Недоговорив, женщина вдруг громко разрыдалась – по-бабьи, навзрыд. Немного успокоившись и утерев глаза кончиком платка, вдруг улыбнулась какой-то странной внутренней улыбкой и взяла мои руки в свои: «Ведь у нас ребеночек будет. В ту нашу встречу и зачали – на шестом месяце уже. Бабка Мария сказала, что мальчик родится. Такой же красивый, как ты…»
Я посмотрел в ее большие лучистые глаза, к горлу подступил комок, и теперь уже я заплакал скупыми мужскими слезами, уткнувшись в ее теплые колени. Нина же гладила меня по голове и повторяла: «Все будет хорошо, касатик ты мой. Все будет хорошо… Поутру соберемся и пойдем в этот самый «Смерч» – или как там его…»
Но пришли за мной уже ночью. В дверь громко забарабанили, и я сразу догадался: «Они».
– Сейчас открою! – крикнул как можно громче.
Нина встрепенулась, и я тихо зашептал ей на ухо: «Запомни. Для тебя я обычный советский офицер – больше ты ничего не знаешь. То, о чем я тебе сегодня рассказал, забудь начисто. Иначе погубишь и себя, и ребенка. В лагере вам не выжить!..» Стук в дверь повторился; со словами «Иду!» я зажег керосиновую лампу и пошел открывать.
Первым вошел молодой капитан с пистолетом в руках. Бегло взглянув на меня (я был в трусах и майке), он профессионально быстро осмотрел квартиру и крикнул:
– Все чисто! Входите, товарищ генерал!
Предварительно проворный капитан забрал у меня пистолет – тот самый, парторговский, еще спросил:
– Надеюсь, больше оружия в доме нет?
Я лишь отрицательно покрутил головой.
Вошедший генерал был высоким и худым. Позади него у дверей встал солдат с ППШ.
– Меня зовут Громов Василий Петрович. Я генерал-майор контрразведки «Смерш», – сказал он просто. – А вас как зовут?
– Яковлев Александр Николаевич. Бывший старший сержант Красной армии.
– Одевайтесь, гражданин Яковлев. Вы поедете с нами, – продолжал генерал.
Увидев лежащую на постели Нину, добавил:
– Вы тоже одевайтесь, если не ошибаюсь, гражданка Блинова.
– Гражданин генерал, – обратился я к Громову. – Она обо мне ничего не знала, для нее я обычный офицер.
Генерал на полминуты задумался, поглядев на испуганную женщину, натянувшую одеяло до самого подбородка:
– Хорошо, можете оставаться! Только завтра к девяти явитесь к нам в отдел. Знаете, где это?
Нина испуганно кивнула, а я с благодарностью подумал: «Молодчага генерал! Не побоялся взять на себя ответственность». Тогда же подумал, что расскажу ему все…
В оперативно-розыскном отделе в комнате для допросов, где я уже успел побывать сегодня утром, Громов предложил снять шинель, разделся сам и усталым голосом (не спал почти двое суток) спросил:
– Слышал, вы уже побывали здесь с утра?
– Да, ваш человек «на той стороне» дал мне номер телефона и назвал вашу фамилию.
– Вот и прекрасно: теперь я перед вами. Вас покормят, дадут ручку и бумагу и здесь же, за столом, вы опишете все: начиная с января 42-го и по сегодняшний день. Но сначала о главном: где тетрадь?
Я рассказал генералу, что в Энске на центральном кладбище есть весьма заметная могила купца 1-й гильдии Калашникова, захороненного еще в середине прошлого века. В метре от изголовья, примерно на глубине полуметра, в жестяной коробке и покоятся те самые знаменитые зайцевские записи.
Громов кивнул находившемуся тут же капитану (как я узнал впоследствии, его фамилия была Земцов), и тот быстро вышел. В дверях генерал повернулся:
– Поверьте мне, Яковлев, – от этой тетради для вас будет зависеть многое. Очень многое…
Он вышел, а я остался в обществе сержанта-конвоира, неподвижно застывшего у дверей.
Глава 8 На «Ближней» даче
28 февраля 1945 г., г. Москва
В большом зале на первом этаже так называемой «Ближней» даче Сталина в Кунцево находились четверо: по красной дорожке неспешно прохаживался сам Верховный со своей знаменитой трубкой в руках; за длинным столом, покрытым темным сукном, сидели начальник Смерша Абакумов и профессор Терлецкий; на тахте у стены, поблескивая очками, расположился нарком НКВД Берия.
Докладывал научный заместитель Судоплатова, начальника отдела «С» (атомного), профессор Терлецкий:
– …Таким образом, рассмотрев и проанализировав записи профессора Зайцева, комиссия под руководством академика Курчатова сделала однозначный вывод: найденные записи покойного Зайцева имеют огромное научное и практическое значение. Наши академики считают, что с их помощью наша атомная программа продвинется, по крайней мере, на год вперед.
Сталин остановился, раскуривая трубку, потом спросил:
– Как мне докладывал товарищ Абакумов, помощь в нахождении тетради нам оказал немецкий агент Яковлев – это так?
– Так точно, – поднялся со своего места начальник контрразведки. – Его агентурная кличка «Крот»!
– Да… Крот, – задумчиво повторил Верховный. – Так что же, нам теперь его к ордэну представлять?
– Вот еще! – фыркнул нарком Берия. – В лагеря его, как прэдателя Родины. Он нарушил присягу, он три года вэрой и правдой служил немецкой разведке!
– Извините, товарищ Сталин, – встал Абакумов. – На этот счет у моего помощника генерала Громова имеется весьма хитроумный план.
– Это не тот Громов, участник операции «Утка» по ликвидации Троцкого?
– Так точно, это именно он!
– Ну, что ж, толковый товарищ. Он здесь?
– Дожидается в приемной.
– В таком случае, – приказал Верховный, – пусть войдет!
Генерал Громов, заметно волнуясь, вытянулся по стойке «смирно» – лично с Верховным он общался всего третий раз.
– Расслабьтэсь, товарищ Громов. Присаживайтэсь к столу, и не надо так волноваться, – улыбнулся Сталин.
На Верховном была маршальская форма с мягким стоячим воротником светло-серого цвета, брюки с широкими лампасами, на ногах – легкие шевровые ботинки. Остальные (кроме штатского Терлецкого в строгом двубортном костюме) прибыли в сверкающих позолотой пуговиц и погон темно-зеленых генеральских мундирах.
– Нам доложили, – продолжал с глуховатым кавказским акцентом Верховный, присаживаясь к столу рядом с Громовым, – что вы разработали какой-то хитрый план.
– Так точно, товарищ Сталин, – попытался встать Громов, но Верховный его мягко удержал, заметив:
– Докладывайте сидя, генерал.
Доброжелательный тон Верховного, который пребывал в хорошем настроении (чему в немалой степени способствовали победные сводки с фронтов), заметно успокоил Громова, и он начал доклад в своей обычной деловой манере:
– Наши ученые-ядерщики пришли к интересным выводам: если в записях Зайцева аккуратно и незаметно для простого взгляда, то есть для немцев, подправить всего несколько цифр – в частности по критической массе урана, – это может отодвинуть реализацию германских атомных разработок, по крайней мере, на три-четыре месяца – если не на полгода.
