– А как же самолет? – растерянно спросил летчик, который поначалу опешил от такого неожиданного предложения. – Я имею в виду экстренную эвакуацию: вдруг придется срочно взлетать?..
– Раньше следующей ночи вы все равно не улетите. Во-первых, надо ждать раненых. Кроме того, днем вас перехватят и собьют русские истребители – да вам это известно не хуже меня!
– Так-то оно так… Но, как командир экипажа, надолго отлучаться от самолета в данных обстоятельствах считаю неразумным!
– Да тут недалеко, чуть больше часа ходьбы. Впрочем, если вы чего-то опасаетесь…
В последней фразе Шерхорна, как показалось майору, промелькнула если не явная насмешка, то уж точно покровительственная интонация с оттенком некоторого превосходства. «Конечно, – вдруг разозлился Герц, – вы тут все герои – полгода в тылу врага и прочее… А мы, выходит, воздушными круизами развлекаемся!» После чего он неожиданно легко согласился на предложение подполковника…
И вот теперь Герц корил себя за столь необдуманное решение. «Впрочем, а почему бы и нет? – свернули его мысли в несколько иное русло. – По крайней мере, похвастаться подобными приключениями за линией фронта может далеко не каждый летчик – будет что рассказать друзьям в Берлине!» Сам Шерхорн обещал прибыть на хутор чуть позже: сначала надо было решить вопрос с новым маршрутом для перевозки раненых.
Между тем один из идущих в авангарде бородачей (оба были из местных полицейских) поднял левую руку, что означало: «Отряду остановиться!» Второй в это время бесшумно растворился среди растущих впереди молоденьких елочек, щедро обсыпанных снегом. Вскоре в той стороне раздался приглушенный расстоянием собачий лай, а минут через пять вернулся из разведки сам полицай. Уже не таясь, он крикнул на плохом немецком в сторону ожидавшей в отдалении шестерки:
– Сюда, господа! Все в порядке!
2
Майор Герц был доволен: нет, не зря он согласился посетить этот заброшенный в первобытной полесской глуши маленький лесной хуторок! Конечно, покосившаяся от старости, полузасыпанная снегом грязная бревенчатая изба с земляным полом и низким закопченным потолком поначалу произвела на летчика тягостное впечатление. Особенно сильно чистоплотного немца поразили полчища огромных усатых тараканов, свободно разгуливающих по полутемному тесному помещению, скупо освещенному керосиновой лампой «летучая мышь» – она стояла в середине длинного стола из неструганых досок, по бокам которого тянулись две широкие деревянные лавки. В углу прилепилась перемазанная сажей жарко топившая белорусская печь-каменка. Единственное окно было завешено какой-то мешковиной. Однако вся эта убогая обстановка вскоре отошла для майора на второй план – после того, как Герц всласть попарился в крохотной баньке, скромно притулившейся на задворках, метрах в пятидесяти от жилой избы. Воздушный ас понимал толк в парных: по роду службы, во время специальных перелетов, ему приходилось бывать и в настоящих турецких банях Стамбула, и в знаменитых саунах страны Суоми. Что касается этой, ни с чем не сравнимой дикарской баньки «по-черному» (как называли ее русские) – она оказалась просто великолепной! Феликс так умело «отделал» летчиков пахучим березовым веником, что теперь оба – командир и бортстрелок почти без сил отдыхали на лавке, с видимым удовольствием потягивая из железных армейских кружек пенистый «квасок» местного изготовления, больше напоминающий обычную бражку.
Помимо немцев за столом в избе расположились и четверо русских во главе с Феликсом – они тоже недавно вернулись из баньки. Все сидели в галифе и белых нательных рубахах, потные и распаренные. Время приближалось к девяти, и через затянутое полупрозрачным целлулоидом оконце пробивался тусклый зимний рассвет. «Керосинку» потушили и убрали со стола.
– Вот, панове, отведайте нашего кваску! – с угодливой улыбкой прошепелявил низкорослый старик со всклокоченной седой бородой и растрепанными длинными седыми волосами. Прихрамывая, он нес из холодных сеней вновь наполненные кружки – по паре в каждой руке – и поставил перед людьми Феликса. Те, как и немцы, в очередной раз с жадностью припали к терпкому прохладному напитку.
В углу у печки молча возилась с чугунками маленькая неприметная старушонка с иссохшим морщинистым личиком в мешковатом черном платье и белом ситцевом платочке. На старике-хозяине топорщился поношенный немецкий китель грязно-серого цвета со споротыми погонами и знаками различия; солдатские галифе и короткие черные валенки, подшитые резиной от автомобильных покрышек, дополняли пестрый гардероб.
– Зер гут! – удовлетворенно воскликнул Герц, отставив пустую кружку. – Карашо!
– Кар-рашо, – повторил за шефом ефрейтор Краузе, также опустошивший свою порцию.
В отличие от немецких летчиков, у старшего «четверки» было не столь радужное настроение. Феликс пока не мог конкретно сформулировать неясные и смутные подозрения, но что-то во всей этой «благостной» обстановке ему явно не нравилось. Этот почти «сказочный» лесной хуторок с милейшими старичками-хозяевами и чудо-банькой, эта умиротворяющая тишина, даже пенный хмельной напиток – все это казалось опытному диверсанту нарочито показным, каким-то опереточным – словно невидимый режиссер пытался усыпить их бдительность. «Впрочем, возможно, я ошибаюсь, – подумал он. – Но в любом случае надо быть настороже…»
В этот момент за окном раздался собачий лай. Диверсанты, в отличие от летчиков, прореагировали незамедлительно: у каждого в руке оказался автомат. С оружием они не расставались даже в баньке, и сейчас держали свои «ППШ» «под рукой» – прислоненными к стенке рядом с лавкой. Тревога оказалась ложной: в дверь постучали условным стуком, и на пороге возник запорошенный снегом бородач – один из тех ночных провожатых. Сейчас эти двое попеременно несли дежурство на улице.
– Все в порядке! Свои, – оповестил полицай по-русски. – Герр подполковник приехали!
Феликс перевел его слова обеспокоенно встрепенувшимся немцам.
С улицы донеслось негромкое ржание, и присутствующие догадались, что Шерхорн прибыл, скорее всего, на таких же крестьянских санях, что вывозили снабжение с самолета. Не прошло и минуты, как он вошел в сопровождении своего зама, обер-лейтенанта Штерна, и невысокого плотного господина средних лет в черном длинном зимнем пальто с каракулевым воротником и серой кроличьей шапке. Офицеры были в тех же, что и ночью, серо-зеленых шинелях и советских ушанках. Присутствующие встали: подполковник взмахом руки снова «усадил» всех на место.
– Знакомьтесь, господа, – это герр Фунтиков, начальник волостной полиции! – представил штатского Шерхорн. – Ну а мой заместитель вам уже известен.
– Бывший начальник полиции, – откашлявшись, низким басом уточнил на довольно приличном немецком языке коренастый господин.
(С прибытием подполковника дальнейший разговор продолжался исключительно по-немецки.)
– Ничего, Фунтиков, еще не все потеряно! – покровительственно похлопал его по плечу Шерхорн.
Засуетившийся хозяин, торопливо путая польские и немецкие слова, помог «панам-официрам» снять и повесить на гвозди у входа верхнюю одежду, потом, подобострастно кланяясь, предложил присесть к столу. Морщинистая старушонка, не говоря ни слова, принялась расставлять оловянные миски, ложки и прочую нехитрую утварь, которую сноровисто доставала с настенных полок. Посередине стола она водрузила большой чугунный котел со сваренной в печи горячей картошкой. Тем временем старик принес из сеней пару мисок с квашеной капустой и солеными огурцами, выставил пол-литровую бутылку с мутноватой жидкостью – местной самогонкой. Буквально через пять минут после прихода подполковника стол был собран, если приплюсовать сюда банку тушенки и пачку галет вместо хлеба – довольно приличный по меркам военного времени, да еще в тылу врага.