— Землячка? Разрешите представиться, — он назвал фамилию Богатов — ректор грозненского нефтяного института… А кем вы работаете у Столетова?
— Руководитель кружка художественной самодеятельности.
— Хм, — нахмурил густые брови ректор.
— По-моему, я не давал повода для вольностей.
— Простите, но это не вольности. Я действительно работаю руководителем кружка. — Гм, — кашлянул ректор в кулак.
— Вообще-то у Столетова все возможно, — он сделал паузу, оценивающе оглядывая ее с ног до головы. — А экспериментальные данные откуда?
Без утайки Афанасьева рассказала все как есть, прежде всего и о Филатове. Поманила последнего из зала, представила.
— А с вами заочно знаком. Знаю фамилию Филатов, — дольше обычного пожимал ректор руку Максима.
— Если вам известно, мы параллельно работаем над одной темой. У вас, как и положено в изысканиях, много спорного, а в целом — молодцы! — он взял Афанасьеву и Филатова под локти на правах старшего, повел в сторону буфета, — мы должны скооперироваться, объединить наши усилия и базы, — на ходу предлагал он.
За обедом заговорили о Грозном, и вновь о Столетове.
— Если честно, и это не сплетня, — громко выдавал ректор, — и на бюро обкома обсуждал: Столетов — далекий от науки и от геологии человек. Я не знаю, как он туда попал, но то, что он всю работу, а они наши смежники, развалил — это факт, — стукнул он пальцем по столу.
Они еще не мало общались, в основном говорил ректор:
— Так неужели вы в «кружке» время теряете?
— Из-за жилья, у меня отдельная, — это она выделила, — комната в общежитии.
— М-да, — чмокнул губами ректор.
— Теперь все ясно… Когда будете в Грозном? Обязательно ко мне зайдите, — и он чиркнул прямо на спичечном коробке свой телефон.
Словно в сказке, стремительно изменилась жизнь Анастасии в Грозном. Богатов принял ее ассистентом на свою кафедру и одновременно лаборантом, чтобы оклад был побольше. Предоставил не такую большую, как у Столетова, но тоже отдельную комнату в общежитии.
В течение полугода она почти что формально сдала экзамены кандидатского минимума, была зачислена в аспирантуру, где ее научным руководителем стал ректор Богатов, которого к тому времени уже избрали академиком Российской академии наук. Более проблем в науке у Анастасии не было, пока Богатов был жив.
К тридцати годам, в 1956 году, она защитила кандидатскую диссертацию. И казалось все хорошо, да семейная жизнь у нее не ладилась. И не то, чтобы с Максимом не лады, нет, наоборот, они друг в друге души не чаяли. Проблема с жильем. В Грозный Максим не едет из-за установки в Москве. В самой Москве у него лишь место в общежитии. С Анастасией они официально расписаны, и если чуть подсуетиться, то им, как семейным, дадут отдельную комнату в общежитии и поставят в очередь на жилье. Но когда это будет? К тому же у Филатова, из-за его прямолинейного характера, постоянный конфликт с руководством института, посему и не может он выйти на защиту, ставят палки в колеса. Он нервничает, пьет, с ранеными легкими много курит. Часто болеет, в больнице не долеживает, в санатории — тоже, как чуть полегчает, к установке бежит.
Вот в Грозном ситуация совсем иная. Ректор Афанасьевой заявил:
— Как только муж защитится, объявляю конкурс на замещение вакантной должности заведующего кафедрой, а Филатов с дипломом доктора наук — единственный претендент. Получает не только кафедру, но и двухкомнатную квартиру, как предусмотрено положением… Кстати, почему Максим до сих пор не представляет диссертацию, ведь столько трудов!
— Не дают, — и Анастасия вкратце объяснила ситуацию.
— Что это такое?! — возмутился ректор. — Филатов сильный ученый, достойный человек, фронтовик… Скоро буду в Москве, разберусь. Коллег бросать не гоже. И ты готовься к докторской, пока я еще есть.
Вскоре Максим защитился, и далее было все, как предсказывал Богатов: Филатов — заведующий кафедрой грозненского нефтяного института и далее — мечта! Хорошая, двухкомнатная квартира в центре города. Но это счастье было страшно омрачено. Перевозили они кое-какую утварь в новую квартиру из общежития. Сам Филатов хилый работник — инвалид. Решила Анастасия ему подсобить, лишь маленько напряглась — выкидыш, уже не первый, не второй — сапог надзирателя зоны оставил след…
Узнав об отдельной квартире, приехала на новоселье мать Анастасии. Было лето. На юге, в Грозном, где было умеренно тепло, много фруктов, да забота дочери — ей очень понравилось. Вернувшись в Москву, мать рассчиталась с «мерзкой» работой, чего, как дворянка, она всю жизнь гнушалась, оформила пенсию, как сказала — «заколотила» комнату в коммуналке и навсегда переехала жить в Грозный.
— Всю жизнь растила дочь. Не могу же я на старости в одиночестве быть, да и уход мне нужен.
Потеснились супруги: меньшую комнату предоставили маме, в большей — сами. И до этого жили в мире. А тут постоянно напряженная атмосфера, словно кто-то чужой, гость. Это мать никак не смирится с их браком, не иначе, как «сожитель», кличет она Максима.
— Да венчались мы в Кривояре, у его родителей, — пытается примирить их дочь.
— Да откуда в такой дыре священник? Одно название «Кривой яр» чего стоит! А как без моего благословения?
— Ну давай здесь в церковь пойдем.
— Ты что, сдурела? За такого хромого да кривого, по добру свою дочь выдавать… Да и поздно уже, сколько вы, небось, нагрешили!? Оттого и детей нет.
— Мама! — топает дочь в гневе, ей не до домашних распрей. Врачи советуют ей больше не рисковать, здоровье не позволяет, да и вообще-то уже и возраст не молодой. Так неужели она останется бездетной, одинокой; она так мечтает о ребенке, даже чужого увидит, сердце биться чаще начинает.
Поначалу она даже от врачей скрывала, что вновь беременна. Оберегая плод, еле-еле ходила, чуть ли не на цыпочках. А когда и врачам и домашним объявила, все схватились за голову, за ее жизнь страшась.
Шестнадцать недель она выходила, поняла, что все, плод не держится, слегла в больницу. И мало кто поверит, целых три месяца она на ноги не встала, ни разу, даже сидя, не позволила телу занять вертикальное положение; исхудала, пролежни заработала, И когда плоду было уже семь месяцев, врачи настояли на преждевременных родах — кесарево сечение. На свет появился мальчик; хилый, маленький, с волосиками на голове.
Еще полтора месяца была Анастасия в больнице — врачи выхаживали ребенка. Теперь она ходила сколько могла, и если в период беременности к ней никого не допускали, то ныне, не каждый день, а в день по два раза к ней наведывался Максим. Они были так рады, так счастливы: при встрече мало говорили, лишь пожимали друг другу руки, глядели в глаза. Очень долго выбирали имя, точнее выбирала она, а он на все был согласен, и всегда твердил:
— Главное, ты жива, ты здорова… Настя! Настенька моя!
