В стенке подвала была сделана ещё одна дверь. Шведов открыл и её, за первой дверью шла вторая, также с замком, на неё Шведов потратил несколько секунд, бесшумно распахнул и щёлкнул выключателем.
Второй подвал совсем не походил на первый, он был сухой, ухоженный, длинный. В углу мешками были прикрыты ящики, которые не перепутаешь ни с какими другими, — это были ящики с оружием. Рядом стояло два широких тяжёлых стола, покрытых истёршимся зелёным сукном. Столы были доставлены сюда из какого-то солидного присутствия и переменили немало хозяев: добрый десяток чиновников, если не больше, истёрли, сидя за ними, рукава и брюки.
— Как вы думаете, что это? — спросил Шведов, снимая перчатки.
— Арсенал.
— Почти угадали. Это наш тир, стрельбище. На поверхность не проникает ни один звук, хоть бей из пулемёта. Проверено!
— Но обычное удушье подвала не чувствуется, не то, что по соседству. Значит, здесь имеются хорошие вентиляционные колодцы.
— Есть. Они выводят прямо в небо.
— «В небо!» — Чуриллов невольно поёжился, посмотрел в сухой потолок этого глубокого подвала. Всё-таки странная вещь: подвал рядом — сырой, чахоточный, человек в нём потеет, задыхается и быстро слабеет, обращаясь в мышь, в моль бесцветную, а здесь — воздух, как на улице, свежий, профильтрованный, осушенный. И отделяет-то один подвал от другого всего-навсего крохотный тамбурок с двумя дверьми.
— Здесь мы упражняемся в стрельбе, скоро будем тренировать наших боевиков, — сказал Шведов. — Хотите прицелиться в мишень?
В конце подвала, около длинной зауженной кверху стены, стояло несколько фанерных мишеней — вырезанных по пояс людей.
— Почему бы и нет? — приподнял плечи Чуриллов.
— Самое милое дело — врезать неприятелю по бюсту, — сказал Шведов, — чтобы было два пальца ниже соска.
Сбросив с себя шинель, Шведов остался во френче — гибкий, ловкий, выглядевший моложе своих лет, деловитый, у него всё спорилось в руках, всё пело, за что он ни брался. Из-за пояса он вытащил короткий, с толстым, словно бы обрезанным стволом, револьвер — Чуриллов слышал, что такие машинки за океаном носят полицейские, — положил на стол, на сукно. Чуриллов только сейчас увидел, что сукно сплошь в пятнах, оно даже блестит, — значит, немало оружия перебывало на нём, и вообще, в этом подвале, если принюхаться, отчётливо пахнет порохом. Стрельбище, тир! Из кармана френча Шведов достал несколько патронов, высыпал на стол.
— Одуванчики, — произнёс он без улыбки, хотя патроны одуванчиками может прозвать только лёгкий весёлый человек, — быстросгорающие одуванчики. Жаль, на лугу только не растут. Будете стрелять из моего, или я дам ещё один револьвер? У вас ведь оружия нет?
— Не балуюсь, — сухо ответил Чуриллов, — вы правильно заметили: поэту — перо, солдату — патроны.
— Извольте тогда персональную фузею, — Шведов извлёк из стола старенький длинноствольный револьвер, Чуриллов с первого вгляда определил — бельгийский, с хорошим центральным боем. Эта игрушка будет работать до тех пор, пока не источится боек, а в стволе не образуется дырка. — Патроны у нас одинаковые.
С клацаньем разъяв ствол, Чуриллов вложил в пустые холодные дульца барабана четыре патрона. Спросил:
— Сколько выстрелов будем делать?
— Как и положено — пять!
Чуриллов воткнул в свободное дульце ещё один патрон, сомкнул револьвер и большим пальцем оттянул мягкую податливую собачку. «Ослаб взвод, надо подтягивать пружину. Со слабым взводом легко дойти до самострела».
— Бью в среднюю мишень, в горло, — Шведов прислонился к столу, неторопливо прицелился и выстрелил.
Мишень, в которую он стрелял, была украшена лицом известного человека — грубой чёрной краской, косо, будто на детском рисунке, была обозначена линия рта, двумя тычками кисти были намечены два глаза, линия подбородка тоже была кривой, и бороденка была кривой, посреди имела глубокую раздвоину.
— Всё. Нет товарища Троцкого. Теперь стреляете вы, — сказал он. — Вы куда будете бить?
— Туда же, куда и вы — в Троцкого, в горло ему, в ваше попадание, — Чуриллов неторопливо прицелился. Он не думал копировать Шведова, но получилось, что скопировал. Шведов это заметил, вокруг рта у него тут же образовалась жёсткая рамка. Чуриллов плавно нажал на собачку. Пуля с визгом прошила пространство подвала, из дырки, оставленной пулей Шведова, вытек лёгкий дымок — Чуриллов вогнал свою пулю почти туда же, отступив лишь на несколько миллиметров.
— Вы — великолепный стрелок! — похвалил Шведов.
— Случайное попадание, — спокойно произнёс Чуриллов, — второго попадания может и не быть.
— Теперь стреляйте вы первым, я за вами. Куда будете бить?
— У нас, как в бильярде, Вячеслав Григорьевич, не кажется вам? Прежде чем ударить, обозначаем шар и лузу, — Чуриллов улыбнулся. — Соседняя мишень, товарищ Ленин… Бью вождю большевиков в правый глаз.
На этот раз он выстрелил навскидку, стремительно, как когда-то на флоте, когда приходилось с десантом высаживаться на берег — во время операции не много выпадало минут для быстрой стрельбы, выигрывал тот, кто оказывался проворнее. Пуля вошла точно в правый глаз газетного портрета Ильича — вместо лукавого чёрного глаза теперь зияла весёленькая серенькая дырка.
— Отличный выстрел! — похвалил Шведов.
На сей раз произошло обратное — Шведов скопировал Чуриллова. Жёстко сжав веки, вскинул руку — револьвер у него целиком поместился в пальцах. Чурриллову почудилось, что стрелял Шведов прямо из руки, и в тот же миг из пальцев вымахнуло пламя. Пуля всадилась точно в серенькую круглую дырку, заменившую Ильичу глаз.
— Отличный выстрел! — в свою очередь похвалил Чуриллов.
— Прошу — следующий! — предложил Шведов.
— Ну что ж, продолжим… Левый глаз той же мишени, — Чуриллов опять выстрелил навскидку, пуля прошила фанеру на палец ниже глаза. Чуриллов с досадой поморщился.
Вскинув руку, Шведов выстрелил из кулака, вышиб пулей левый глаз в мишени.
— Браво! — Чуриллов положил револьвер на стол и захлопал в ладони. — У вас есть чему поучиться.
— Если только этому, — спокойно проговорил Шведов. — Вы слышали что-нибудь про русскую рулетку, Олег Семёнович?
Опять разговор о русской рулетке… Тьфу!
— Одни говорят, что это бесшабашное занятие смелых людей, оставшихся без дела, другие — что в русскую рулетку люди играют с горя, когда всё потеряно — нет родины, нет денег, боги порубаны саблями, а ангелы отравлены и притом ничего нет и ничего святого не осталось, третьи считают, что русская рулетка — удел спившихся офицеров, четвёртые — что в неё играют только с тоски! Признаться, я только слышал о ней, но ни правил, ни условий — ничего этого не знаю.
— Если мы с вами, стоя на коленях перед Ольгой, не сможем разойтись, нам придётся сыграть в русскую рулетку, Олег Семёнович! Вот так, — Шведов разъял револьвер, выколупнул из барабана пустые гильзы, вытащил один целый патрон и один — с ярким медным задком и жёлтым весёлым зрачком капсюля, — оставил в дульце барабана. Резко крутнул барабан и в тот же миг захлопнул ствол. — Теперь пожалуйста дуло к виску.
