Тот заартачился: «Как так? Я – не ваш подчиненный и здесь нахожусь для взаимодействия с армией союзников!» «А так! – рассвирепел Самосонов. – Завтра вы будете схвачены немцами, и они вас, такого миленького, с превеликим удовольствием повесят на первом же суку!» Аргумент был убедительный, и майор Нокс покинул армию Самсонова. Если бы не покинул, то вряд ли был теперь генералом – погиб бы вместе с русскими солдатами в котле, который так славно помог немцам соорудить их соотечественник, генерал, похожий на свеклу, Ренненкампф.
– Мы с вами очень скоро встретимся в России, – пообещал Нокс.
– Буду рад, – сказал Колчак. Нокс ему понравился.
Что же касается Ихары, то тот заверил Колчака, что обязательно разберется в разногласиях, возникших между адмиралом и представителем японской армии на Дальнем Востоке генералом Икошимой. Колчак терпеть не мог этого надутого хомяка в круглых очках с железной оправой. Икошима отвечал ему тем же, но предварительно предложил отдохнуть на знаменитом японском курорте – в городе Никко.
– В Никко немного подлечитесь и приведете себя в порядок. Вполне возможно, встретите там кое-кого из старых своих знакомых.
– Кого же?
– Узнаете, – загадочно ответил военный министр. Никко был местом, которое может только сниться во сне.
– Боже! – воскликнула Анна Васильевна. – Какая красота! Всюду шелест струящейся воды, горы, храмы, люди в белых одеяниях. Может, мы вовсе не на земле находимся, а? Может, мы на небе, в раю?
Колчак лишь добродушно посмеивался и говорил:
– В Японии есть поговорка: «Не говори „Кекко“, пока не побываешь в Никко.
«Кекко» по-японски означало «Все хорошо».
Отовсюду доносились успокаивающие нежные звуки – по бамбуковым трубам и сливам перемещалась вода, перетекала из озера в озеро, из бассейна в бассейн, из речки в речку, звенела, пела, над водой нависали таинственные, почти прозрачные горы. Жизнь здешняя проходила под сенью струй.
Когда они пошли прогуляться на берег реки, чтобы там, в тиши, никем не замеченными, никем не потревоженными, тщательнее рассмотреть статуи, украшающие аллею Ста Будд, по дороге им попался крепкий, с белесыми от седины висками и живыми черными глазами человек, одетый в белую холщовую рубаху. Человек поклонился Колчаку и произнес внятно, чисто, по-русски:
– Доброе утро, Александр Васильевич.
Колчак остановился.
– Мы с вами знакомы?
– Да. Напомню вам... Порт-Артур, декабрь девятьсот четвертого года.
Адмирал невольно приложил палец ко лбу.
– Господин... господин... – Он вспомнил человека, торговавшего с тележки шашлыками из крохотных осьминогов, хотя имени его вспомнить не смог, имя растворилось в памяти. – Господин Фудзо, кажется?
Японец вежливо улыбнулся:
– Верно, в разведке у меня была кличка Фудзо, а вообще-то я – Роан Такэсида.
– Извините, господин Такэсида.
– Ничего. Запамятовать несложно, времени с той поры прошло много – четырнадцать лет.
– Вы все в армии, в разведке? – Колчак задал вопрос и удивился ему: зачем же он его задал? На такие вопросы обычно не отвечают.
Такэсида тоже удивился вопросу Колчака. Наклонил голову:
– В армии. Контр-адмирал. Еще немного – и догоню вас.
– Больше всего меня удивляют ваши храмы из красного лака, – сказал Колчак, резко и неуклюже переводя разговор в другое русло, но Такэсида игры не принял.
– Как вы расцениваете будущее России, Александр Васильевич?
«Будто все сговорились и задают этот вопрос, – подумал Колчак, – словно я ясновидящий какой-то».
– Довольно мрачно, – ответил Колчак.
– Можно я с вами чуть прогуляюсь?
Иметь такого спутника, как Роан Такэсида, не хотелось, но отказать ему было нельзя. Колчак покосился на Анну Васильевну, одетую в белый английский костюм, счастливо отрешившуюся от земных забот, она, похоже, даже не слышала, о чем говорили Колчак с японцем, – взял ее под руку и произнес сухо:
– Хорошо.
Такэсиду как разведчика интересовал тот же самый вопрос, что интересовал Нокса и Ихару: что происходит в России и как там организовать власть. Колчак сухо и сжато объяснил: страна лежит на спине, задрав свои глиняные лапы в небо, лодка, в которой плывет народ, сплошь в дырах, небо над головой – туманное, нет ни одной звезды, по которой можно было бы сориентироваться. Помощи от союзников ждать не приходится: все союзники только глазами рыскают, чтобы нащупать слабину в российской карте, примериваются, где удобнее оттяпать кусок.
Такэсида жестко сжал глаза:
– Япония не относится к числу таких стран, Александр Васильевич!
Колчак не изменил сухого тона:
– Дай-то Бог!
– Хотите знать мою точку зрения, что надо сделать России в первую очередь?
– Валяйте! – небрежно бросил Колчак.
– Нужно создать надежные вооруженные силы.
– Они обязательно будут созданы. Если, конечно, вы поможете.
– Чем?
– Оружием, патронами, одеждой, едой. Все остальное у нас есть.
Разговор с Такэсидой оставил неприятное ощущение, испортил прогулку по аллее Будд. Колчак вместе с Анной Васильевной с полпути вернулся в гостиницу. Занимали они номера в японской части гостиницы – им было интересно пожить так, как живут японцы. Проходя через двор, услышали русскую речь. Общаться с русскими не хотелось. Колчак и Анна Васильевна молча прошли мимо.
– Япония – божественная страна, – сказала Анна Васильевна уже в номере, раздевшись и опустившись на жесткую тростниковую циновку. – Хочется побывать здесь осенью, когда клены станут красными.
– Когда клены станут красными... – задумчиво повторил за ней Колчак.
– Я что-нибудь не то сказала? – обеспокоилась Анна Васильевна.
– Нет, все то... И все так.
И вот Колчак ехал в Омск, чтобы заняться организацией армии, которая могла бы перекусить горло и внутренним врагам: крикунам, ворью, разным выскочкам и агитаторам, нацепившим на косоворотки красные банты, дезертирам, покинувшим фронт, матросам-бомбистам, решившим, что они стали выше царя, и врагам внешним.
Одно плохо было – чувствовал себя Колчак неуверенно, словно земля начала продавливаться у него под ногами, он опускался в нее все ниже и ниже, и идти было все труднее и труднее.
За окнами вагона продолжали тянуться угрюмые горелые пади, земля и небо были грязными, рождали в душе маету и холод.
Единственное, что немного согревало его душу, – присутствие Анны Васильевны.
Четвертого ноября 1918 года в Омске вышел указ Директории о новом составе Совета министров. Первой в списке министров – вслед за председателем – стояла фамилия Колчака.
