— Тебе вопрос задают, чего не отвечаешь? — поинтересовался человек с сабельным шрамом. — А?
— Отдыхаю, — сипло, давясь слипшимся в груди воздухом, ответил Бембеев.
— Мы приехали, чтобы отдых твой сделать вечным, — с пафосом произнес третий, скуластый красноносый казак, густо заросший рыжим диким волосом.
— Кто вы? — спросил Бембеев. — Что я вам сделал?
— Нам-то ты не сделал ничего, — сказал пожилой, кладя руку на новенькую кожаную кобуру, притороченную к ремню, — но лучше бы ты нам что-нибудь сделал, чем отцу Ионе.
— Это почему же? — прохрипел калмык.
Ему сейчас важно было выиграть время, увлечь этих людей каким-нибудь разговором, либо посулами — неважно чем, лишь бы они не открыли стрельбу раньше времени.
— Он еще спрашивает, — хмыкнул красноносый казак, сунул руки в накладные карманы английского френча, осуждающе качнул головой.
— От нас можно откупиться, — доверительно произнес старший, — от отца Ионы — никогда.
— Вы пришли меня убить? — просипел Африкан.
Непрошеные гости дружно захохотали.
— Нет, пришли накормить тебя мармеладом, — отхохотавшись, сообщил старший. — Вот скажи, голуба, — старший передвинул кобуру набок, присел перед калмыком на корточки и доверительно глянул ему в лицо, — с какой стати ты решил отправиться к красным? У тебя что, поручение какое-нибудь к ним имеется? Или что-то еще?
— Ничего у меня нет, — просипел Африкан, — и вообще я не понимаю, о чем идет речь.
— Не понимаешь? — старший ехидно ухмыльнулся.
— Не понимаю.
Сабельный шрам на лице молодого тем временем потемнел, налился краской, Африкан поспешно отодвинулся, изобразил испуг, парень со шрамом это заметил, брезгливо раздвинул губы, будто перед плевком. Калмык смерил глазами расстояние до красноносого казака, который откололся от остальных и заглядывал теперь в котелок, где находилась недоеденная уха, по-собачьи шумно нюхая и восхищенно поцокая языком:
— Однако тут и хлебово вкусное есть!
До красноносого было далеко, не достать, но именно он представлял сейчас для Африкана наибольшую опасность.
— Значит, не хочешь сказать, с каким поручением ты идешь к красным? — старший стер со лба мелкие бисеринки пота, глянул на ладонь.
— Нет у меня никакого поручения, — Африкан энергично помотал головой, — и никаких красных я не знаю. Я домой иду, домой… Понимаете?
Молодец, украшенный шрамом, сожалеюще вздохнул — ну чего стоило человеку признаться? — убили бы тогда без всяких мучений, а сейчас ему придется страдать, харкать кровью… Он занес ногу для удара и с кряканьем саданул ею Африкана. Но нога цели не достигла, повисла в воздухе — молодому вояке даже показалось, что она остановилась сама по себе. В следующее мгновение он полетел на своего старшего напарника, тот неверяще взвизгнул и, задрав конечности, впечатался спиной в песок. Африкан перескочил через него и кулаком вогнал голову молодца, украшенного шрамом, в глубину куста.
Красноносый казак, приспособившийся уже было к котелку, онемел, держа «варево» в руках. Он словно не верил тому, что видел, нижняя челюсть у него отвалилась, стал виден нездоровый язык.
Калмык действовал стремительно, как когда-то на борцовском ковре. Все забытые приемы мигом вспомнились; стиснув челюсти, он нанес молодцу второй удар, услышал, как под кулаком у того треснули зубы, изо всей силы рванул пистолет, призывно торчавший у молодца из кобуры, ловко, будто фокусник, подкинул его в руке и выстрелил в старшего. Старший запоздало дернулся, закричал — пуля попала ему в живот. Африкан, обрезая этот крик, снова выстрелил, всадил вторую пулю этому человеку в голову. Пуля насквозь пробила череп, будто пустую деревяшку.
Затем калмык перевел пистолет на казака, державшего в руках котелок с ухой. Тот стоял на месте, будто завороженный колдуном. Африкан повел стволом пистолета дальше и выстрелил в куст, примятый головой молодого налетчика со шрамом.
Над кустом взвихрилось мокрое красное облако. Африкан выстрелил в куст снова — для верности — пуля тяжело встряхнула тело налетчика, ноги в щегольских новеньких сапогах дернулись, гулко хлобыстнулись каблуками друг о дружку.
Красноносый продолжал держать котелок в руках — он остолбенел, мышцы у него сделались деревянными, — казак не сводил с Африкана огромных, вывалившихся из орбит глаз и, похоже, не видел его.
— Поставь котелок на место, — приказал красноносому Африкан.
Казак очнулся, закряхтел, будто держал бревно, со скрипом сложился и поставил котелок на песок.
— Молодец, — похвалил его Африкан, — а теперь три шага от котелка назад — арш!
Красноносый послушно исполнил.
— Кругом! — подал новую команду Африкан. — Ша-агом арш!
Казак вскинул голову — перед ним была вода. Куда идти-то? В озеро?
Африкан поднял ствол пистолета.
— Я же сказал: арш! Не выполнишь команду — застрелю! — в голосе калмыка зазвенели угрожающие железные нотки. — Пошел!
Красноносый всхлипнул вновь, оглянулся моляще — прозрачная мирная гладь озера его пугала, он сделал несколько нерешительных шагов к воде и остановился. Застояться красноносому Африкан не дал, подогнал резким, как удар хлыста, вскриком.
— Пошел!
Красноносый дернулся, будто его пинком опечатали ниже спины, сделал еще несколько шагов и снова остановился.
— И-и-и! — взвыл жалобно вояка.
Африкан, почти не глядя, ткнул перед собой пистолетом, нажал на спусковой крючок. Громыхнул выстрел.
— Пошел в воду! — крикнул он. — Плыви!
— Куда плыть-то? — голос у красноносого был слезным, дрожащим.
— На ту сторону Зайсана!
До противоположной стороны Зайсана было, наверное, не менее сотни километров. Красноносый хотел стащить с себя сапоги, но Африкан не дал ему сделать и этого, опять гулко саданул из пистолета.
— И-и-и-и! — красноносый взвыл снова, аккуратно разгреб носками сапог перед собою воду — будто бы раздвинул озеро — вошел в воду по колено, остановился.
— Что-то ты, паря, совсем ленивым стал, — насмешливо проговорил Африкан, ловко, будто фокусник в цирке, подкинул пистолет, поймал его, нажал на спусковую собачку.
Стрелял Африкан метко — пуля пробила воду у самых ног красноносого, загоняя его дальше в озеро. Войдя в воду по грудь, красноносый снова остановился и провыл, давясь воздухом, слезами:
— И-и-и-и! Я плохо плаваю.
— В воду марш!
Красноносый вошел в воду по шею, приподнялся на цыпочки и, взбивая крупные брызги, бухнул сапогами один раз, другой, третий и умолк.
— Вперед! — Африкан махнул пистолетом.
Наступила пора, когда Дутов стал колебаться, не зная, как быть — то ли верить Касымхану Чанышеву, и верить до конца, либо не верить вообще. Отец Иона, понаблюдав за Чанышевым, пустив по его следу нескольких довольно толковых топтунов, задумчиво чесал пальцами жидкую бороду, слушая их доклад, но сам ничего не говорил, лишь усиленно ворочал мозгами, — и все про себя, молчком, молчком…
