Ведь, как они вычислили, вторник - это день убийц. И убийств.
По дороге Аронов неожиданно разоткровенничался:
- У меня информация есть - на Минском начали работать фээсбэшники...
Услышав про фээсбэшников, Кулаков понял, откуда ветер дует и где напарник получил эти сведения, на него накатила мутная волна, но он проговорил равнодушным тоном:
- Ну!
- Только разработочка у них много лучше, чем у наших бабцов в милицейском погонах, - произнес Илья без тени смущения, - наши мыслят в масштабе пятидесяти километров, и не более, а в ФСБ сидят настоящие стратеги, они оперируют крупными расстояниями. Договариваются с хозяином фирмы, тот страхует груз по полной стоимости, на всю катушку, и машина отправляется в путь... - Илья ощупал глазами стоявшую на обочине фуру с провисшими брезентовыми боками.
- Пустая, - успокоил напарника Каукалова, - уже разгрузили.
- Очень уж соблазнительно стоит машина, - Аронов обернулся, провожая глазами уплывающую назад фуру, почмокал озадаченно ртом: - Жаль, что пустая.
- И дальше что? - спросил Каукалов.
- Дальше все расписано до мелочей. С точностью до одной минуты. Фуру обчищают, как липку, товар загоняют на рынок, а со страховой компании получают корзину денег. Полную стоимость груза. В итоге - двойной барыш. Есть все-таки толковые головы в "конторе глубокого бурения".
- А ты как думал! - Каукалов не удержался, хмыкнул. - Они на Руси не только в этой конторе водятся, они везде есть.
- Честь и хвала великим русским изобретателям. - Аронов надул щеки, лицо его сделалось ребячьим, он ткнул пальцем в одну щеку, послышался глухой треск, словно от прокалываемой гвоздем шины, затем свист выходящего под большим напором из колеса воздуха. - Финита! - пробормотал Аронов довольно. - А ловко мы лоха на спущенной шине поймали! А?
С этим Каукалов был согласен. Они хорошо тогда придумали: загнали свою "канарейку" на обочину и стравили воздух из колеса. Если бы на их уловку никто не клюнул, они бы накачали колеса и поехали дальше, но попался один дурак с белорусскими номерами и ошалело-счастливым выражением на лице. Наверное, он первый раз ехал в Москву и очумел от радости.
Минское шоссе жило обычной своей жизнью: ревели фуры, туда-сюда сновали юркие заморские легковушки, попадалось много "газелей" полугрузовых-полулегковых вертких автомобилей с широко расставленными бамперами-рогами, опасными для легковых машин - на обгоне "газель" могла свободно зацепить рогом... Встретилось даже несколько грузовиков с сеном, но отбившихся от своих колонн фур не было ни одной.
Аронов проводил очередной грузовик с сеном насмешливым взглядом:
- Поехал на дачи "новых русских". Хозяев сушеной травкой кормить. Чтобы стул был хороший...
Колонна из трех фур с белорусскими номерами прошла шестидесятикилометровый отрезок Минского шоссе за сорок пять минут, на одном из перекрестков развернулась и двинулась обратно. Левченко, сидя рядом со Стефановичем, внимательно рассматривал дорогу. Оба молчали.
Только в одном месте, когда Левченко показалось, что Стефанович слишком уж увлекся скоростью, он предложил:
- Может, нам ехать малость помедленнее? Не то на скорости ведь... он неопределенно помотал рукой в воздухе, - можно и мимо проскочить.
- Медленнее? Ни в коем разе! Мы этим сразу же привлечем к себе внимание. Дальнобойные колонны, особенно те, что идут из-за рубежа, всегда держат хорошую скорость. Фуры на малом ходу - явление ненормальное.
На обратный путь до Москвы Стефановичу понадобилось столько же времени - как всякий мастер езды, скорость он рассчитывал точно и сбоев в пути не делал.
- Смотри, парень, внимательно, - произнес он скрипуче. - Ничего не пропускай. И главное - не ошибись.
- Я уж и так... Все глаза наизнанку вывернул, - пробурчал Левченко.
- Если ошибешься - платить нам придется. И очень дорого, предупредил Стефанович.
Развернувшись, поехали в обратную сторону.
- Не может быть, чтобы эти тараканы нам не попались, - прохрипел Стефанович, надавил ладонью на большое плоское блюдо звукового сигнала, сгоняя с дороги зазевавшуюся тихоходную машиненку, забравшуюся в скоростной ряд, - обязательно попадутся! Дома не застали - тут застанем.
Откуда-то из-за жидкого кривоствольного лесочка, примыкающего к дороге, пронесся снеговой вихрь, швырнул на тусклый асфальт гору колючей серой крупки, взвихрил её, поднял на несколько метров - впереди словно бы образовалась стена, Стефанович, не сбрасывая скорости, врубился в нее. Лобовое стекло кабины даже затрещало под напором, грозя рассыпаться, но Стефанович и бровью не повел, лишь прибавил скорость - ему хотелось проскочить снеговую стену как можно быстрее.
- Откуда тут, под Москвой, снеговые заряды? - Левченко озадаченно наморщил лоб. - Если бы на Севере, где-нибудь под Мурманском, тогда было бы все понятно, но здесь?
Он слышал от бывалого человека Егорова, что снеговые заряды, бывает, вообще убивают всякую жизнь в городе, останавливают движение, заваливают по крышу троллейбусы и трамваи, даже поезда.
Среди ясного дня с неба вдруг сваливается огромная масса снега, он идет сплошняком, в пяти метрах ничего не видно, всюду снег, снег, снег, сопровождаемый тяжелым лавинным шумом, будто с горы поползло, набирая скорость, одеяло, - но через десять-пятнадцать минут все как ножом обрезает: вновь безмятежно сияет ясное небо и видны прозрачные белые дали. Лишь на земле лежит, шевелится, дышит полуметровый плотный слой, каша, в которой беспомощно барахтаются люди, хрипят буксующие автомобили, да отовсюду доносятся тревожные крики и крепкий русский мат.
Стефанович ничего не ответил соседу. Когда снеговой заряд остался позади, он немного сбросил скорость, и неопределенно пожал плечами: тоже не знал, откуда под Москвой берутся снежные заряды.
Вчера Левченко пробовал разыскать бомжат, Петьку и Витьку, облазил половину леса, нашел трубу, в которой ребятишки жили, нашел люк, ведущий в тоннель с отопительными магистралями, спустился в горячий влажный сумрак, долго бродил там с фонариком, распугал стадо крыс, долго стоял над брошенным ложем, застеленным старой одеждой, но бомжат так и не отыскал.
Потом двое, насквозь пропахших помойкой и мочой мужиков в засаленной одежде, которых он встретил на улице, пояснили, что в начале зимы большинство здешних бомжей переселилось в центр Москвы и там растворилось под землей.
Левченко задал нелепый вопрос:
- Почему?
Мужики в ответ дружно рассмеялись, напрягли красные, порченные дешевым алкоголем глаза, рассматривая Левченко, будто инопланетянина.
- Рыба ищет - где глубже, а человек - где лучше. - Потом пояснили, в чем дело: - Там и сытнее, и престижнее, и рынков с продуктовыми палатками больше, и теплее - перебоев с теплом, как здесь, не бывает, и веселее люди кругом, пообщаться есть с кем... А тут по ночам, случается, непуганные волки бродят по помойкам, кошек с собаками давят.
