— Настоящая война… против русских? — прошептал Гаррис.
Стэнхоп пожал плечами.
— Пока я назвал бы ее м-м… холодной войной — войной шпионов и газет, радио и общественного мнения, войной пактов и торговых ограничений. А что будет потом — разрабатывается в Пентагоне… Все это вы должны хорошо понять, Гаррис. Берегитесь, чтобы не оказаться старомодным. Нигде это не опасно так, как в нашей стране. Тому, у кого появляется старческая одышка и немощь, — тому приходит конец! Ведь вы не хотели бы выйти из игры, старина? — Стэнхоп прищурил глаза и, передразнивая, проговорил: — Русские союзники… проклятый нацист. Э, теперь поют другие песни!
Гаррис сидел подавленный и растерянный.
— А теперь, — сказал Стэнхоп, — перейдем к более приятным вещам. — Он вытащил пакет и передал его коменданту. — Возьмите это, дружище. Мне поручено поздравить вас первым, генерал Гаррис!
Полковник разорвал пакет. Там был приказ о производстве его в бригадные генералы. Гаррис встал, свалив стул. На минуту он лишился дара речи.
— А это от меня, — проговорил Кей, протягивая пакетик. — Я не хотел отставать от Стэнхопа. Это — награда за заводы.
В пакете были погоны генерала и чек на крупную сумму.
Стэнхоп наполнил бокалы! Все встали. Гости провозгласили тост за благополучие и дальнейшее преуспевание новоиспеченного генерала.
Гаррис был растроган.
— Клянусь, — взволнованно проговорил он, — клянусь, что вы не пожалеете о том, что сделали для меня. — Он помолчал, сурово сжал губы и выгнул грудь. — Генерал Гаррис! О-о!… Я счастлив, джентльмены!
9
Большой каменный подвал. Низкие своды, черные с прозеленью стены, решетчатое оконце под потолком и окованная железом дверь — все это напоминало страшные камеры пыток, воссозданные фантазией театральных художников для средневековых трагедий.
Но подвал не был бутафорией. В нем находились настоящие узники. Шестеро людей, орудуя куском железа и обломками табурета, рыли в углу яму. Работали молча, с каким-то ожесточением. В тишине слышались глухие удары о землю и тяжелое порывистое дыхание. Все были очень слабы, часто останавливались, чтобы собраться с силами.
Когда яма, длинная и узкая, была готова, люди заковыляли к нарам, которые тянулись вдоль одной из стен. Там лежал их товарищ — седьмой обитатель подвала.
Взошло солнце. Луч его проник сквозь оконце, скользнул по полу, взобрался на нары и осветил широко открытые неподвижные глаза лежащего, его задранный вверх подбородок с короткой всклокоченной бородой, грудь, измазанную запекшейся кровью. Это был сержант Мельников.
Стали видны и лица стоящих подле нар людей. Один из них — капитан Пономаренко, двое других — сержант Джавадов и капитан Кент.
Джавадов наклонился над телом Мельникова, поднял его и понес к яме… Вскоре в углу вырос невысокий могильный холмик. Узники стали на колени, заботливо выровняли и пригладили руками насыпь. Джавадов отошел в сторону, и оттуда раздались его глухие, сдержанные рыдания — он был близким другом погибшего.
Пономаренко обнял сержанта, пытаясь успокоить.
— Не надо, товарищ капитан, не надо… Я Степана, как брата, любил, но плачу не только о нем… Мой старший брат рассказывал: когда в девятнадцатом году в Баку муссаватисты расстреливали отца, а он рядом стоял, связанный, то тоже плакал — от бессилия и ярости!…
Пономаренко очень хорошо понимал переживания Джавадова. Он и сам едва сдерживался. Тяжелое испытание выпало на их долю. «Плен» — это слово он ненавидел больше всех других страшных слов. Отправляясь в полег, Пономаренко всегда досылал патрон в ствол пистолета. Если его собьют, если ранят и не хватит сил оттянуть затвор оружия, то приставить пистолет к сердцу и спустить курок он сумеет! Лучше смерть, чем плен, думал пилот, и вот — оказался в плену!…
Пономаренко вспомнил, что произошло после разговора с гауптманом у разбитого американского самолета.
Немецкий офицер понял, что с ним не «сваришь каши». Гауптман оставил в покое Пономаренко и долго Допрашивал других пленных, разговаривая с каждым в отдельности. Капитан догадывался, чего добивается немецкий офицер. Но замыслам гауптмана не суждено было свершиться. Кент и Мельников сидели, плотно сжав губы. Они молчали и лишь изредка отрицательно качали головой. Джавадов глядел на гитлеровца горящими глазами и, несмотря на связанные за спиной руки, несколько раз порывался вскочить и кинуться на врага.
Потом гауптман поднялся на ноги, подозвал рябого лейтенанта. Указав ему на пленных и сделав выразительный жест, гауптман забрал с собой людей и увел к поджидавшему их бронетранспортеру.
Рябой с двумя солдатами подняли пленных и повели куда-то в глубь поля. Пономаренко и его товарищи, не сговариваясь, подтянулись, выпрямились и запели «Интернационал».
А затем произошло следующее. Лейтенант остановил их и стал о чем-то шептаться с солдатами. Те слушали, поглядывая на пленных и согласно кивая. Оба они, как и лейтенант, были пожилыми людьми.
Кончив разговор, лейтенант подошел к пленным. Он улыбнулся и, ткнув себя пальцем в грудь, объявил, что он — печатник из Лейпцига. Солдаты же, — продолжал лейтенант, — тоже из простых людей: один — берлинский учитель, другой — грузчик гамбургского порта. Им приказано расстрелять пленных. Однако они решили не делать этого.
Пусть русские товарищи идут на восток. Быть может, им посчастливится и они доберутся до своих.
Развязав пленным руки, офицер и солдаты ушли.
Два дня пробирались на восток капитан Пономаренко и его товарищи, старательно обходя населенные пункты, сторонясь дорог. На третий день ослабевших от голода и ран беглецов схватил отряд полевой жандармерии…
Эти месяцы они провели в затерянном среди болот лагере!… Конечно, капитан Пономаренко много раз мог лишить себя жизни. Умереть тут было легче, чем выжить. Но советский офицер с первого же дня оставил даже самую мысль о смерти. Ведь он, капитан Пономаренко, оставался для своих подчиненных командиром и здесь. Он отвечал за них перед Родиной, перед партией, перед своей совестью!
Надо ли говорить о том, что капитан Пономаренко и его товарищи твердо решили бежать из лагеря! Решение о побеге они приняли еще в колонне пленных, в которой двигались на запад. Но советские летчики, наученные горьким опытом, поняли, что побег надо подготовить тщательно и прежде всего всем им следует окрепнуть и набраться сил.
План операции составлялся долго и тщательно. Летчики собирали продовольствие, прилагали отчаянные усилия, чтобы достать оружие. Это удалось только сержанту Джавадову. Неунывающий кавказец раздобыл где-то ржавый тесак, который они вычистили и наточили.
Дело с побегом двигалось медленно, но верно. Бежать, кроме группы Пономаренко, собирались и другие лагерники. И когда почти все было готово, нашелся предатель и донес о предстоящем побеге. Эсэсовцы переполошились. Начались поиски зачинщиков. Подозрение пало на группу Пономаренко. За нею стали следить.
