— Сходство внешнее?
— Отнюдь. У вас одинаковая манера держаться, говорить, особенно если это разговор со слугой.
— Вот как! Она испанка, ваша жена?
— Немка! — Лашке поднял палец. — В том-то и дело, что немка чистых кровей.
— А вы сами?
— Тоже немец. А мой друг, — Лашке потрепал Ловетти по плечу, — мой друг итальянец.
Падре глядел на Сизову и барабанил пальцами по крышке стола. Потом спросил, в самом ли деле она испанка.
— Испанка?! — воскликнула Сизова. — С чего вы взяли?
— Но ведь ваше имя Мария Сорилья?
— Допустим.
— Допустим? — переспросил падре. — Как это понять?
— Даже не знаю, что ответить… Давайте вернемся к этой теме чуточку позже.
Ловетти стремительно поднялся с кресла:
— Когда захотите, сеньора. А сейчас я хотел бы поднять бокал за ту, которая лежит в вашем доме. Испытав ее в критических обстоятельствах, торжественно свидетельствую: она человек большого мужества и абсолютно надежна. Осушаю бокал за то, чтобы она быстрее встала на ноги! Несколько дней назад мы были только спутниками по бродяжничеству в сельве. Вчера вступили в новые отношения. Сеньорита Луиза решила стать нашей союзницей… Я думаю о ней и вспоминаю одного дорогого мне человека. В пору моей молодости он был старшим товарищем по служению общему делу. Я глядел на него с обожанием, понимая, что он наставник, эталон, недосягаемый образец, — Ловетти посмотрел на Сизову. — Так вот, речь идет об Отто Скорцени. В середине сорок третьего года обстоятельства свели нас с ним в горах Италии. Только что общими усилиями был вырван из рук негодяев любимый дуче Бенито. Мы с трудом втиснули его в кабину крохотного самолета. Взревел мотор, и вот штурмбаннфюрер Скорцени обнимает меня: “Старина, готов с тобой на любое дело, хоть на штурм преисподней!” Я воскресил в памяти этот эпизод потому, что слова Скорцени повторил бы, адресуясь к девушке, которая находится в соседней комнате.
Мужчины дружно осушили бокалы.
— А что же вы? — сказал Ловетти, обращаясь к Сизовой. — Или не понравился тост?
— Тост как тост, — Сизова опустила руку с бокалом. — Выпью, когда узнаю, зачем он произнесен. Мне кажется, имелся подтекст…
Ловетти хотел что-то сказать, но его опередил падре.
— Вы не знали штурмбаннфюрера Скорцени? — спросил он.
— Оберштурмбаннфюрера, — поправила Сизова, — оберштурмбаннфюрера Скорцени. — И закончила как бы с сожалением: — Нет, я не была с ним лично знакома.
— А с кем были?
— Имеете в виду людей той же службы?
— Той или какой-нибудь иной. — Падре поднял бокал и стал внимательно разглядывать на свет его содержимое. Казалось, он целиком увлечен этим занятием. — Ну, мы ждем, сеньора.
— Мне бы не хотелось продолжать эту тему. Вы чрезмерно настойчивы. Будто решили взять меня в услужение и вот — устраиваете экзамен…
Падре улыбнулся. Задав свой вопрос, приготовился к тому, что в ответ посыплются факты, имена, события — все многолетней давности, так что нельзя и думать о серьезной проверке. Сейчас он испытывал чувство облегчения.
— Мы и в самом деле думаем о вас, — сказал падре. — О вашей дальнейшей судьбе.
— Чего же от меня ждут, хотелось бы знать?
— Желают узнать, почему вы не искали нас. Знали, кто мы, и не делали попыток к сближению.
— Но ведь и вы не занимались аналогичными поисками. Я тоже могу спросить: почему?
— Как видите, поиски велись. Мы искали вас. Искали и нашли.
— Именно меня?
— Не вас персонально. Ищем нужных людей, ищем и будем продолжать поиски.
— Для какой конкретной цели?
Падре ответил не сразу, некоторое время беззвучно шевелил губами, будто прокатывал во рту нужные слова.
— Чтобы служить нашей Германии, — наконец с пафосом проговорил он.
Сизова глядела в глаза собеседнику и не могла поверить в то, что сейчас услышала. Столько трудной работы было проделано, чтобы принудить противника сказать именно эти слова!
Секунды текли. Она все еще молчала. Осторожно убрала руки под стол — почувствовала, что стали дрожать пальцы. С трудом подавила желание поднять голову и взглянуть наверх.
Там, на втором этаже дома, сидел человек и по скрытой трансляции слушал весь разговор…
ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
За день до того, как Луиза во второй раз отправилась в сельву, Центр получил сообщение Сизовой. В документе высказывались сомнения относительно целесообразности проникновения Луизы на остров в сложившихся обстоятельствах. Предлагался новый вариант финальной части операции. Центр должен был определить свое отношение к тому, что задумано.
Ответ пришел без промедления. Сизовой предстояло встретить гостя. Он возьмет на себя, если потребуется, главную тяжесть, когда дело дойдет до развязки.
Вечером того дня, когда вертолет вернул из сельвы Луизу и ее спутников, к кондитерской подошел мужчина. Рассматривая выставленные в витрине изделия, достал сигареты. Прохожие могли видеть: у человека не ладится с зажигалкой, потребовалось много усилий, чтобы вспыхнул огонек.
Он вспыхнул трижды и еще дважды — после паузы. Из торгового зала последовали две короткие вспышки. Разумеется, сигналила Сизова, за четверть часа до этого занявшая место кассирши.
Когда кондитерская была закрыта и сотрудники отпущены по домам, человек вновь приблизился к заведению — на этот раз с тыльной стороны, где был ход на верхний этаж, в жилые комнаты хозяйки.
Ставни на окнах были закрыты заблаговременно. Включив свет, Сизова обернулась и показала гостю на кресло.
Сейчас все ее внимание было сосредоточено на руках посланца из Центра. Получив приглашение сесть, Мигель взялся за спинку кресла левой рукой, чуть пододвинул его к столику двумя руками и только потом сел и как бы невзначай похлопал по подлокотнику пальцами правой руки. Тем самым он предъявил контрольный пароль безопасности — сообщал, что прибыл чисто, ничем не привлек внимания противника…
Они никогда прежде не встречались. О вновь прибывшем Сизова знала лишь, что это Мигель и что на него можно положиться.
Поставив перед гостем нехитрую снедь, она подсела к нему и приготовилась слушать.
Комбинацию с приглашением Лашке и Ловетти в кондитерскую предложил Мигель — хотел узнать, о чем они будут говорить, оценить их как противников. В этой компании оказался и падре — в тот час падре обычно совершает ежедневный моцион от церкви к таверне Кармелы. А кондитерская как раз у него на пути…
Вернувшись после ночной встречи с Луизой, Сизова нерешительно остановилась на пороге комнаты. Мигель спал в кресле: ноги в клетчатых носках вытянуты по ковру, снятая обувь стоит в сторонке. Впрочем, гость тут же открыл глаза, пробормотал извинения: разморила долгая дорога по горному серпантину.
