Абст пододвигает к нему разножку, садится.
Он плохо знает язык, на котором пытается сейчас говорить, с трудом подбирает слова, делает продолжительные остановки между ними. Это певучий язык — с характерным “и” и раскатистым “о”.
Лейтенант равнодушен. Но вот губы его сложились в усмешку. Он чуть приподнимает ладонь.
— Вы коверкаете мой язык, — говорит он по-немецки. — Продолжайте на своем.
— Прекрасно. — Абст облизывает губу. — Прекрасно, лейтенант. Счастлив, что вы владеете немецким. Итак, назовите свое имя.
— Оно вам известно.
— А все же?
— Лейтенант Джорджо Пелла.
— Ну вот, совсем иное дело. — Абст доволен. — Теперь я услышал это собственными ушами. Кто мог подумать, что судьба пошлет мне такого гостя!
— Вы рады?.. — Лейтенант обращается к остальным пленным: — Смотрите, друзья, как они торжественно принимают гостей. Нас даже одарили браслетами. Это ли не знак подлинного немецкого гостеприимства!
— Скоро, возможно, и пожрать принесут, — отзывается пленный с серьгой в ухе. — Уж я немцев знаю — такие славные парни!
— Верно, сержант Гаррита!.. — Пелла поворачивается к Абсту: — Значит, здесь рады нам?
— Еще бы, лейтенант. Заполучить такого специалиста! Ведь мы с вами люди одной профессии. Но в сравнении с Джорджо Пелла я — ничтожество, можете мне поверить!
— Зачем я вам понадобился? — спрашивает лейтенант. Тон немца заставил его насторожиться.
— О! — Абст значительно поджимает губы. — Вы здесь хорошо поработаете.
— Я не буду работать на немцев.
— Будете, лейтенант. Но я хочу, чтобы это было добровольно. Вас выгоднее иметь союзником. Дайте-ка, я освобожу вас от браслетов.
— Сперва снимите наручники с моих товарищей.
— Но…
— Я буду последний!
— Как угодно. — Абст морщится. — А я — то думал: в наш век донкихоты вывелись.
— И накормите их, — продолжает Пелла. — В последнее время нам не давали есть. Очевидно, чтобы мы стали сговорчивее.
— Как, вас не кормили?
— Представьте, нет!
Абст возмущен, гневно качает головой. Вальтер и Глюк глядят на него с любопытством.
— Кроме того, я должен спросить… — Лейтенант обводит глазами купол грота. — Что это за катакомбы? Нас три недели везли на подводной лодке. Потом лодка легла на грунт. Мы заснули. И вот мы здесь… Где мы находимся? Почему нас доставили сюда? Что вам угодно?
— Скоро узнаете. Но сперва несколько вопросов. Вы были на русском фронте?
— Да.
— Где именно?
— Украина. Район восточнее города Львова. Там все и случилось.
— Что именно?
— Вам неизвестно о трагических событиях, которые произошли там в конце июля?
— Этого года?
— Ладно, — нервно говорит Пелла, — ладно, я выложу все! Начну с того, что месяц назад Советы как следует дали по зубам вашему фюреру и нашему дуче. Я имею в виду мясорубку, устроенную русскими близ города Курска. Вам известно, сколько они намололи немецкого мяса, да и не только немецкого?.. Ах, неизвестно! Тогда сообщу. Радио Москвы передало: только за первые четыре дня боев противник потерял убитыми более сорока тысяч человек.
— Вы верите в эту ложь?
Лейтенант Пелла выпрямляется, поднимает скованные руки, медленно качает головой.
— Синьор, — строго говорит он, — синьор, легче на поворотах! Я находился там, и я не слепой. — Офицер показывает на товарищей. — Мы все были там и готовы поклясться, что русские отнюдь не преувеличивают. Потери германских и итальянских войск ужасны…
— Допустим, — говорит Абст. — Допустим, но что же дальше?
— А дальше то, что британцы и американцы высадились в Сицилии. Или вы и об этом не знаете?
— Знаю.
— И вот итальянцы бегут, немцы — за ними: их главные силы не там, они далеко на Востоке! Всюду паника, неразбериха. Наступает финал. В Риме спешно собирается Большой совет… Короче, стоило запахнуть дымом в собственном доме итальянцев, как “мудрому вождю нации” Бенито Муссолини дали коленкой под зад, а затем упрятали в тюрьму. Народ сказал свое слово. Это и наше слово, синьор… Но я отвлекся. Ведь вас интересует, что произошло в районе Львова?
— Сперва я хочу знать, как вы там оказались. Почему попали в пехоту? Ведь прежде вы несли службу на флоте?
— Есть вещи, которые касаются только нас.
— Минуту, синьор лейтенант! — Сержант с серьгой в ухе присаживается на камень. — Я не вижу, почему бы и не сказать об этом! Хвала святой деве Марии, мы ничего не украли!
— Вы правы, Бруно Гаррита!.. — Офицер оборачивается к Абсту. — Мы, все пятеро, не пожелали топить корабли противников дуче. Тогда нас списали на берег. Сперва засадили в тюрьму, но потом перерешили и послали на русский фронт, к “любимым и верным германским союзникам”, искупать вину. Вот и все.
— Понятно, — говорит Абст. — А откуда у вас такая ненависть к немцам?
— О, вы все замечаете! — У Пеллы кривятся губы в горькой усмешке. — Сейчас я возвращусь к событиям близ Львова, и вы поймете… Представьте себе улицы старинного города. По ним сплошной вереницей движутся германские военные грузовики. Они везут итальянцев: обезоруженные солдаты и офицеры сидят на дне кузовов, заложив руки за голову. Их конвоируют немецкие автоматчики. Еще неделю назад те и другие сражались бок о бок. Теперь это враги. Грузовики идут за город. Они обгоняют колонны, направляющиеся туда же в пешем строю. И здесь итальянцы, тоже без оружия и под конвоем. Впереди генералы и офицеры, затем солдаты… Тех, что везли, и тех, которые шли пешком, доставили в лес и расстреляли в огромных рвах. Немцы убивали итальянцев. Расстреливали из автоматов, забрасывали гранатами, добивали выстрелами из пистолетов. Вы можете это понять?
— Случившееся очень прискорбно, — замечает Абст. — Однако виноваты не немцы.
— Кто же повинен в этой бойне? Кто, по-вашему?
— Некоторые итальянские части решили самовольно прекратить военные действия. А законы войны суровы. Тот, кто бросает союзника… Словом, хватит! Вы слишком разговорились. Я не одобряю того, что случилось во Львове. Однако не потому, что мне жаль расстрелянных. Дело в другом. Придумавший эту затею поступил неразумно. Будь моя воля, я бы заставил ваших соотечественников повоевать, как заставлю вас.
— Ого! — Лейтенант вскакивает на ноги. — Хочу поглядеть, как вы это сделаете. Убить нас — да, это в вашей власти! Но заставить драться?.. Освободите мне руки, и я покажу вам настоящую драку!
Пелла в бешенстве. Вот-вот он кинется на Абста. А тот невозмутим.
