Ночная смена, в которой работал Эссен, закончилась в восемь утра. Как всегда, он принял душ, не торопясь оделся и, перед тем как покинуть завод, прошел из конца в конец весь свой цех. Станки, над которыми склонились рабочие, ровно гудели. Убедившись, что здесь все в порядке, он направился к выходу.
У выхода на заводской двор и застала его весть о войне с Польшей. Возле застекленной загородки, где был стол инженера цеха, столпились все, кто мог на несколько минут оставить работу. Люди молча слушали радио. Так же молча стали расходиться, когда Гитлер кончил говорить.
С одним из них Эссен встретился взглядом.
— Что ты обо всем этом думаешь, дядюшка Гвидо? — спросил рабочий. — Надеюсь, доволен?
— Так надо. — Наладчик станков сдвинул брови, стукнул палкой об пол. — Фюрер приказывает, мы повинуемся.
— Вот и я говорю, что надо. — Рабочий, молодой светловолосый парень с глубоко посаженными темными глазами, отстегнул пояс. — Дай-ка мне твой ножик, дядюшка Гвидо!
Недоумевая по поводу странной просьбы собеседника, Эссен достал из кармана перочинный нож. Рабочий взял нож, раскрыл его и кончиком лезвия пробуравил в поясном ремне новую дыру.
— Ну вот, — сказал он, возвращая нож. — Теперь все в порядке. Первую я проколол, когда мы победили чехов и норму выдачи маргарина нам сократили на треть. Думаю, что пригодится и эта, вторая. Спасибо, дядюшка Гвидо.
Эссен посмотрел по сторонам. Никто не слышал этого разговора. Он повернулся, вышел из цеха.
Парень стоял на том же месте и с ненавистью глядел ему вслед.
«Ну и дела, — подумал Эссен. — Смотри какая неожиданность! Так вот ты какой, Герберт Хаан!
И он направился домой.
В длинном тяжеловесном здании из серого камня, построенном на паях рабочими завода, он занимал крохотную квартирку на втором этаже.
Поднявшись к себе, Эссен отпер ключом дверь, распахнул окно, заставленное горшками с резедой и гвоздикой. Поспешив в ванную, принес оттуда лейку и поставил ее на подоконник, рядом с цветами. И только потом стал переодеваться.
Четверть часа спустя, когда на кухне он кипятил воду для кофе, у двери позвонили.
Он отпер. В дверях стоял Кузьмич.
— Я еще издали увидел лейку на подоконнике, — сказал Кузьмич и улыбнулся.
— Да, лейка на месте. — Эссен тоже улыбнулся и отступил на шаг, освобождая дорогу гостю. — Входите, товарищ. Я извещен и жду вас.
Это была их вторая встреча. Первая состоялась больше года назад.
Руководитель берлинских антифашистов сказал об Эссене так:
— Верю ему, как самому себе. Прирожденный революционер и конспиратор. Раньше многих из нас понял, что обстановка в стране складывается в пользу нацистов и что они могут захватить власть. Тогда же предложил инсценировать переход на сторону нацизма, надеть личину ренегата. И с тех пор мужественно и умело ведет свою трудную роль. Сейчас возглавляет подпольную группу, которая занимается самым опасным делом — разведкой в секретных службах нацистов.
Дальнейшие события показали, что люди, рекомендовавшие Эссена, были точны в его характеристике. Конечно, многое из того, что поступило от Алекса, как конспиративно именовался глава группы подпольщиков, стало известно советской разведке и из других источников. Но это не только не умаляло значения деятельности Эссена, но, напротив, подтверждало, сколь ценной является его работа: так уж заведено в разведках, что полученные по одному каналу сведения лишь тогда считаются достоверными, если подтверждены (разведчики говорят: «перекрыты») иными сообщениями. Так вот, вся информация Алекса, которую Центр имел возможность перепроверить, вся без исключения оказалась достоверной и точной. Сведения были весьма важные, в них шла речь о некоторых сторонах деятельности абвера и СД, о новых военных разработках, в частности о прицелах, дающих возможность пилотам производить бомбометание в ночное время…
И все же одна из главных задач, порученная Алексу, долгое время оставалась нетронутой. Лишь две недели назад Эссен сообщил в Москву, что в поле зрения наконец возник нужный объект. Кузьмич получил указание срочно встретиться с руководителем группы…
Пока хозяин возился на кухне, разливая кофе, Кузьмич сидел на крохотном диване и рассматривал комнату, в которой находился. В ней было метров двенадцать. Обстановку кроме дивана составляли стол и полочка книг над ним, несколько стульев и кресло, еще столик в углу, под портретом Гитлера, а на столике, покрытом алой бархатной скатеркой, книга в коричневом переплете с металлическими уголками — гитлеровская «Майи кампф».
Вошел Эссен с подносом, снял с него чашки, вазу с галетами.
— Кофе будем пить с сахаром, — объявил он. — Кофе тоже почти настоящий. То и другое выдано мне вчера по особому списку «образцовых немецких рабочих». Так что у нас праздник. — Взгляд Эссена скользнул по лежащему на столе номеру «Фолькишер беобахтер» с речью и изображением Гитлера. — Двойной праздник: настоящий сахар и… настоящая война!
— Да, дела, — протянул Кузьмич. Он посмотрел на подоконник. — Лейка на месте. Ждете еще кого-нибудь?
— Придет тот самый человек.
— Расскажите о нем.
— Он моих лет. Росли вместе: жили в соседних домах. Когда подросли, обоих призвали в один и тот же полк. Весной пятнадцатого ему оторвало снарядом левую ступню. Годом позже я вернулся из госпиталя с поврежденными легкими и больными глазами. И тут мы встретились снова. В восемнадцатом оказались в Баварии — сперва он, потом я. Были свидетелями провозглашения Советской республики и ее гибели. В эти дни бедняге снова досталось: в схватке с полицией заполучил рану в ту же ногу, пуля пробила мякоть бедра. Случилось так, что я находился неподалеку, оказал помощь. Потом, когда революция была подавлена, начались скитания в поисках работы. Оба мы порядком наголодались, прежде чем обрели работу и кров.
— Он стал «нацистом» при тех же обстоятельствах, что и вы?
— Да. Тогда-то мы и вступили в новые отношения… Короче, мне досталась роль руководителя.
— А он попал к вам в подчинение?
— Верно… Вот я и посоветовал ему определиться в услужение к какому-нибудь нацисту из видных: с таким увечьем ему было трудновато работать на заводе. Да и не нужен он был мне в роли рабочего. А на новом месте возможна перспектива… Так он попал к своему теперешнему хозяину. Сперва был камердинером, потом получил повышение, стал управителем поместья. Видать, понравился… Год назад потерял жену. За неделю сгорела от крупозного воспаления легких. Она была очень дружна с моей Кристиной.
Кузьмич невольно огляделся. В комнате ничто не указывало на то, что здесь живет и хозяйка. Эссен перехватил его взгляд.
— Нет ее, Кристины, — угрюмо сказал он. — Давно нет. Видите, какая штука: не смог бы я изображать этакого сукина сына, находись она рядом. Жене полагается быть под стать мужу. А она резкая, прямая до наивности. Чем-нибудь да выдала бы нас.
