— У нас будет длинный разговор. Все равно куда. Может быть, к вам?
— Дом под наблюдением. — Тилле тронул автомобиль.
— Я знаю. На выезде из Берлина пересяду назад, пригнусь — меня не увидят.
— Не боитесь, что отвезу вас в полицию?
— Дорога скользкая, а вы отвлекаетесь!
Почти всю оставшуюся часть пути они молчали. У начала шоссе, ведущего к замку, Тилле остановил машину.
— Пересаживайтесь. Мы въедем прямо в гараж.
Кузьмич вспомнил рассказ Энрико о посещении Вальдхофа. Тогда Андреас тоже с ходу вкатил в гараж.
Они сидели за низким полированным столом — старик в мешковатом штатском костюме, большеглазый, с копной седых волос, обрамлявших серое худое лицо, и пятидесятилетний мужчина в военном мундире, дородный и розовощекий.
Тилле откинулся в кресле, заложил ногу за ногу. В стенах родного дома он чувствовал себя увереннее.
— О чем будет разговор? Вы утверждали, что располагаете какими-то записями… Где они?
— Поставьте себя на мое место. Возили бы вы по Берлину эти документы? Первая же облава — и фотокопии вашего дневника в руках у гестапо.
— Заботитесь о моей безопасности?
— Кровно заинтересован в этом!
— Гляжу на вас и думаю: вот человек, о котором не скажешь, что он шантажист. И тем не менее…
— Чтобы рассеять ваши сомнения, продолжу цитирование. Желаете освежить в памяти подробности музыкального вечера у Рейнгарда Гейдриха? Или ваши мысли о нем? Быть может, вспомним о другом, — скажем, о письмах Эрики Хоссбах, в частности о ее последнем послании?
Тилле потускнел. Он все так же смотрел на собеседника, но в его глазах была уже не ирония, а тревожное ожидание.
— Не беспокойтесь, — сказал Кузьмич, — Эрика жива, невредима. Кстати, ее подруга тоже.
— Их… не тронули?
— Зачем же! Они трудятся на вашу службу. Разумеется, под контролем… Да, мы проникли в ваш домашний сейф, а затем вышли на ваших людей в Баку.
— Хотите, чтобы и я работал на вас?
— После всего, что произошло под Москвой, это не такая плохая перспектива. Если германская армия встанет после подобного удара, то для того лишь, чтобы получить следующий, еще более мощный. И они будут нанесены, эти удары. Короче, самое страшное мы уже пережили. Для вас же это только начинается… Ну?
— Я должен подумать.
— Десять минут! — Кузьмин взглянул на часы. — А пока дайте ваш дневник.
— Вы сошли с ума! Где у меня гарантия…
— Слушайте! — Кузьмич сжал кулаки. — Не мы начинали эту войну. Так вот, я только лишь защищаю свой народ, близких, самого себя, черт возьми! Гарантия, сказали вы? Да вы ее держите в собственных руках. Гарантия — это ваша работа, не против своей страны, нет! Только против нынешнего режима в Германии. А он все равно обречен, этот ваш нацизм, будете вы с нами или же против нас. Но вы можете хоть как-то содействовать тому, чтобы во всем мире детей перестали пугать немцами. Ведь и у вас есть сын. Думаете ли вы о том, кем он станет, что будет у него за душой? Вам дается возможность не прятать глаза от своего парня, когда русские, англичане, американцы, французы, чехи, поляки, датчане, голландцы — когда все мы придем в Берлин и каждый взрослый немец будет держать ответ за то, что он делал во время войны!..
Тилле молчал.
Кузьмич прошел к окну, стал сбоку, зажег сигарету. Он долго курил, разглядывая залитый дождем парк.
— Возьмите!
Он повернул голову. Тилле держал в руке толстую книгу в блестящем зеленом переплете.
Вернувшись к креслу, Кузьмич взял дневник и бросил на стол. Казалось, его уже не интересует этот документ.
— На вас мундир вермахта. Почему?
— Переведен в абвер.
— Один?
— Туда передано мое отделение.
— Почему?
— Не знаю. Мне не объяснили.
— А ваши предположения?
— Не знаю, — повторил Тилле.
— Вас влили в «Бранденбург-800»? Быть может, в «Кавказский легион»?
— Этот последний является частью «Бранденбурга». Но пока мы самостоятельны.
— Кто ваш шеф?
— Эрвин Лахузен, руководитель аусланд-абвера.
— Хорошо… Как проходит по документам подруга Эрики Хоссбах?
— Ее имя Эстер Диас.
— Других имен нет?
— Думаю, нет.
— В Баку у вас только одна эта группа?
Тилле замялся.
— Говорите, ведь теперь мы союзники. — Кузьмич усмехнулся, достал новую сигарету. — А друзья должны быть откровенны.
Зазвонил телефон. Тилле взял трубку. Выслушав того, кто звонил, озадаченно поджал губы.
— Просят вас.
— Да, да, слушаю, — сказал Кузьмич в трубку. — Нет, у нас все хорошо.
Тилле принял трубку из рук гостя, механически приложил ее к уху. В телефоне звучали гудки отбоя.
— Это был один из моих людей, — сказал Кузьмич, отвечая на вопрос в глазах хозяина Вальдхофа. — Беспокоится за меня… Придет время, я познакомлю вас. Но мы отвлеклись. Так есть в Баку еще группа?
— Да. Ее возглавляет Пиффль.
— Бердт Пиффль? Мы знаем этого человека. А еще?
— Зачем спрашивать, если вам уже все известно? Проверяете мою искренность?
— Устроили же вы проверку Эстер Диас! Вот и я должен все сделать как надо.
— Есть и третья группа. Заброшена из Ирана, состоит из людей местной национальности.
Это уже была новость. Но Кузьмич никак не показал, что заинтересовался последним сообщением Тилле.
— А еще? — спросил он.
— Я сказал все.
— Ну что же, все так все. При каких обстоятельствах был убит Дробиш?
— Видимо, шел на связь.
— С кем?
— С радистом.
— Что нашли у Дробиша?
— Думаю, ничего не нашли.
— Да, это так. Иначе вам бы несдобровать, правда? — Тилле молчал. — Теперь о судьбе радиста. Что известно об этом человеке?
— Его взяли живым. Дело ведет гестапо. Это все, что я знаю. Я работал в шестом управлении. Гестапо — четвертое. Практически наши службы не связаны. Начальство, конечно, общается, мы — нет.
— Хорошо, хватит на сегодня. Напишите имена руководителей всех трех групп на Кавказе, укажите их адреса, клички.
— Но вы все уже знаете!
— Напишите, — повторил Кузьмич.
Тилле взял лист бумаги, изложил требуемое. Кузьмич следил за его рукой.
