— Аннушка, к немцам пополнение прибыло, целый батальон, — сообщил Михаил, еще раз как следует встряхнув полушубок — Не знаешь, старший лейтенант в курсе?
Анна Петровна Никитина, выбравшись из землянки, нагребала снег в помятый котелок. Анна отличалась грубоватостью, характерной для крестьянок средней полосы России, но длинные иссиня–черные волосы придавали ей сходство с азиаткой.
— Сергей уже в Орше, — ответила она. — Черт принес туда этих немцев! Они точно схватят Сергея!
Поднявшись, Михаил Старобин набросил полушубок. Это был рослый и крепкий мужчина, сильный как медведь, с чуть раскосыми глазами, окладистой бородой и сильными, привычными к многочасовому хождению по глубокому снегу ножищами.
— Он сейчас у Тани, своей зазнобы.
Анна Никитина усмехнулась.
— Причем какая–то непонятная часть прибыла, даже номер неизвестен, — добавил Михаил.
Анна что–то пробормотала про себя, подвешивая котелок над костром.
Когда растает снег, она положит в воду немного капусты, кусочек мяса — пару крылышек и грудку вороны.
— Дай бог, чтобы у Сергея все получилось, — не дают мне покою эти вновь прибывшие, кто знает, к чему их сюда прислали.
Если уж Михаил Старобин упомянул бога, то дело явно пахнет керосином. Анне казалось, что таким здоровякам, как он, вообще неведом страх, так думала она, помешивая никак не желавший таять снег. Сюда, в леса под Горки, немец не суется. Бывало покрутится вокруг, да и уйдет подобру–поздорову. Чему удивляться — в волчьем краю и людям ничего не грозит.
Из лесной чащи выбрался низкорослый кривоногий человечек в бараньем тулупе до пят и покрытой снегом меховой шапке–ушанке. Завидев Анну и Михаила, он, неловко шагая по снегу, направился к ним.
— А, это ты, Петр! Здорово, братец! — широко улыбнулся Старобин. — Как там в колхозе дела? Под немцами колхоз оказался?
Мужчины неловко обнялись.
Петр Тартюхин сощурил и без того маленькие, хитроватые глазки. Вылитый монгол, даже кожа и та желтая, словно пергамент, на круглом лице с приплюснутым носиком. Длиннющие руки неловко болтались, словно этот человек не знал, куда их деть. Зато плечи Тартюхина были непропорционально широки.
— Вокруг немцы шныряют! — сердито сказал он. — А вы тут костры раскладываете!
Подойдя к костру, Петр ногой стал подгребать снег на уголья, которые, зашипев, погасли.
— Совсем одурели — дым ведь вон откуда видно! Ничего, и сырая капуста тоже полезет с голодухи!
Анна Петровна, сняв котелок с толстой ветки над погасшим костром, кинула его в землянку.
— Они побоятся в лес заходить. Много ты их видел?
— Их немного, но стоит им дым заметить, как они сразу догадаются, где мы.
Петр провел загрубевшей ладонью по лицу:
— Старший лейтенант велел передать, что сегодня ночью сбор.
— Ох, черт возьми! — вырвалось у Михаила. — Говоришь, сегодня ночью? Надо срочно выяснить, что за номер у этой части. На них даже погон нет, никаких знаков различия вообще. Кто знает — может, это зондеркоманда какая прибыла? Может, против нас карательный отряд решили бросить, чтобы с нами разделаться?
— Ерунда!
— Да они прямо из Германии к нам присланы, молодые, здоровые. Но есть и постарше. Сергей сказал, что непонятная какая–то часть. И оружия при них не особо много.
— И ты еще говоришь, что они с нами разделаются!
При этих словах Михаил басисто расхохотался:
— Да у них, дурья твоя башка, секретное оружие! Сергей говорит, они еще покажут нам, где раки зимуют.
Подув на руки, Тартюхин поднял повыше воротник тулупа.
— Где остальные? — спросил он.
— Где могут быть остальные? — вопросом на вопрос ответил Михаил, разводя руками. — В лесу, где им еще быть. Так что, братец, давай туда, и ты их там отыщешь.
Чертыхнувшись, Тартюхин зашагал по снегу и тут же исчез с глаз в непролазном кустарнике. Время от времени раздавался шелест — с веток деревьев опадал снег. Потом вновь наступила тишина.
— Сегодня ночью, Аннушка, — тихо сказал Михаил Старобин, будто опасаясь, что их здесь кто–то может подслушать, — так вот, сегодня ночью, если повезет, закусим с тобой тушеночкой и печеньицем.
В Орше старший лейтенант Сергей Петрович Деньков, сидя у печки, пролистывал доставленные Таней бумаги. Среднего роста, худощавый, смуглый точно кавказец, он был одет в замызганную, латаную–перелатаную крестьянскую одежду — ни дать ни взять застигнутый оккупацией колхозник, вынужденный влачить в своей хатенке жалкое существование. Татьяна Сосновская же будто сошла с иконы какого–нибудь древнерусского мастера. Воронова крыла волосы были гладко зачесаны назад, чуть выступавшие скулы и большие темные глаза на узком лице придавали девушке загадочность бескрайных российских далей. На ней была шерстяная кофта, подчеркивавшая округлость форм грудей, и толстые ватные штаны, заправленные в мягкие юфтевые сапожки.
Старший лейтенант Деньков невольно засмотрелся на нее:
— Ох и красивая ты, Танюшка…
— Ты лучше прочти бумаги, Сережа.
Раздув в плите огонь, она повернулась к нему:
— Сейчас заварю тебе крепкого чаю.
Лицо девушки раскраснелось от огня.
— Когда тебе надо уходить?
— Через два часа.
Деньков накрыл узкой ладонью исписанные листки:
— Как тебе удалось их раздобыть?
— В комендатуре. Меня взяли туда уборщицей. И вот один фельдфебель зазвал меня к себе в комнату, а сам решил сходить за шнапсом и вином. Его довольно долго не было, вот я и списала эти бумажки, а потом тайком вынесла и сохранила у себя. Вот здесь, — улыбнулась она, показав на грудь. — Я не стала его дожидаться, взяла и ушла. А что, в них какие–нибудь ценные сведения?
— Еще и сам не знаю. Речь идет о новой немецкой части. Вот только почему тут ни номера, ничего. К тому же на них нет погон. Представляешь, вообще без погон. Очень все это непонятно…
Поднявшись, Деньков подошел к Тане:
— Вот тебе, девочка моя, и предстоит это выяснить. Но только без помощи фельдфебеля!
— Ты сегодня на ночь останешься здесь, Сережа? — тихо спросила Таня.
— И хотел бы, да не смогу. Меня ждут в лесу.
Еще час, и ему придется прошмыгнуть незамеченным через немецкие посты охранения. Нищему оборванцу, который с хлеба на воду перебивается, предстояло пешком топать по снегу к затерявшейся в лесной глуши хатенке. Немецкие постовые у деревянного моста через Днепр, как обычно, окликнут его:
— Стой! Куда тебя несет, черта хромого?
А он, заискивающе улыбнувшись, ответит:
