Юлия села. «Как это ему удается улыбаться, вести себя так непринужденно? Ведь он прекрасно знает, почему я здесь!»
— Мне хотелось бы еще раз обо всем поговорить, — начала Юлия.
Она уже чувствовала себя вполне спокойно и уверенно. Тот, кто сейчас откинул стенку встроенного в стену домашнего бара, — ее враг. Враг, одолеть и загнать в угол которого можно, только лишь прибегнув к холодному расчету.
— Не представляю, какой смысл в этом, — произнес он, поворачиваясь к Юлии. — Но, ради бога, скажите, что вы пьете? Коньяк? Есть арманьяк 1913 года. Я держу его для избранных гостей.
Юлия не уловила ни в его словах, ни в тоне, каким они были сказаны, ни малейшей иронии.
— Да, пожалуйста, — ответила Юлия.
Доктор Кукиль зажег свечу, над ее трепещущим пламенем нагрел две объемистые, сужавшиеся кверху пузатые коньячные рюмки, потом примерно на палец наполнил их золотистой жидкостью.
— Есть люди, — беспечным тоном продолжал доктор Кукиль, — которые готовы поставить мне в вину и этот дом, и даже этот коньяк тридцатилетней выдержки. Мол, сейчас не те времена, чтобы роскошествовать. А какие, собственно, времена уместны для роскошествований? Если верить исследованиям, то продолжительность жизни современного европейца не превышает 66 лет. Думаю, что нынешняя война отнюдь не способствует ее увеличению. Завтрашний день имеет все шансы стать последним в жизни. И что же нам остается? Сидеть и дожидаться смерти?
— Знаете, об этом я как–то не задумывалась, — ответила Юлия.
— Ну не будьте вы такой! — вновь улыбнулся доктор Кукиль и, усевшись, поднял рюмку, поднес ее к пламени свечи, окинул ее оценивающим взглядом, после чего повернулся к Юлии: — Давайте выпьем — ваше здоровье!
— Я не знаю, что вы за человек, — продолжила Юлия, сделав глоток — Может, вы ничего, кроме этого, вокруг себя не замечаете.
Она обвела рукой гостиную, сад, коньяк на столе.
— Просто вам дела нет до того, что происходит за этими стенами.
— Едва ли это так, — улыбнулся доктор Кукиль.
— Но ведь и за ними кое–что происходит, — продолжала Юлия, не обращая внимания на слова собеседника. — Вчера, например, был авианалет, многие погибли, и сегодня тоже будут нас бомбить, и погибнет еще больше людей, есть ведь еще и Россия, есть Италия, и постоянно гибнут люди, но есть и мелочи, правда, это мелочи лишь на первый взгляд, но для некоторых они — цель жизни, все, ради чего они живут.
— Вы имеете в виду вашего мужа, как я понимаю, — сухо произнес доктор Кукиль.
— Да, — ответила Юлия, глядя ему прямо в глаза. — Поймите меня, я… я не знаю никого, кроме вас, к кому еще обратиться. Все было просто цепью трагических обстоятельств.
— Выражаясь юридическим языком, да. Мы же попытаемся выразиться проще: это было ошибкой. Ведь именно это вы хотите сказать?
— А вы? Что вы можете сказать по этому поводу?
Выпятив нижнюю губу, доктор Кукиль стал сосредоточенно разглядывать свои узкие холеные руки.
— А если это на самом деле была ошибка?..
Юлия невольно вскочила.
— И это говорите вы? Вы? Тот, чье экспертное заключение погубило Эрнста! Именно на его основании и был вынесен этот приговор! А вы сидите здесь и со спокойной душой заявляете: да, ничего не поделаешь, это была ошибка!
— Прошу вас, успокойтесь! Сядьте, пожалуйста! Мое заключение должно рассматриваться исключительно в научном аспекте. Оно было обоснованно и верно с точки зрения современной науки. Будучи экспертом, представляющим суду заключение, вы не имеете права оперировать домыслами, предположениями и гипотезами.
— Но мы ведь добились неплохих результатов…
Движением руки доктор Кукиль остановил Юлию:
— Сколько всего экспериментов проведено вами?
— Около тридцати.
— И вы считаете это неплохими результатами? Вы? Врач? Впрочем, оставим это. Как все выглядит или — точнее говоря — как все выглядело?
Сложив руки, он задумчиво посмотрел на Юлию. Этот разговор мало занимал доктора Кукиля — так или иначе, судьба Эрнста была решена. Ему уже ничем не поможешь. Так что эта беседа изначально не имела смысла. И он какое–то время даже думал: к чему эта пустая трата времени? Но — она ведь симпатичная и, должен сказать, мужественная женщина. Более того: она красива. От нее исходит особое, только ей свойственное очарование, такое не у каждой красивой женщины встретишь, это некое сочетание ума, целеустремленности, воли и беспомощности. Чего большего может желать мужчина? — размышлял доктор Кукиль, испытывая невольную зависть к Эрнсту Дойчману. Что ждет ее, если он вдруг пропадет в этом штрафном батальоне? И, подыскивая нужные слова, чтобы объяснить этой женщине всю бессмысленность и бесперспективность ее хлопот, он невольно отметил про себя, насколько же красивой и обаятельной вдовой уготовано ей стать. Но отнюдь не веселой. Ведь, чего греха таить, ее уже можно считать вдовой.
— Видите ли, — начал он, — попытайтесь взглянуть на ситуацию с нашей точки зрения. В день, когда ваш муж получил призывную повестку, он внезапно заболевает. Некоторое время спустя выясняется, что он сумел раздобыть гной смертельно больного пациента и скрытно от всех ввести его себе в организм — мол, якобы из стремления испытать на себе воздействие изобретенного им препарата, сыворотки. Дело в том, что выздоровление от стафилококковой инфекции — речь идет ведь о Staphylokokkus aureus — дело не одного года, что, в свою очередь, влечет за собой непригодность к службе в армии.
Последние слова он произнес медленно и с нажимом. Поскольку Юлия продолжала молчать, доктор Кукиль продолжил:
— Он это знал. Но и мы знаем: заражение такими инфекциями в большинстве случаев означает смертельный исход, в ходе войны мы уже потеряли десятки тысяч людей. Не хочу приписывать вашему мужу попытку свести счеты с жизнью. Вполне возможно, он всерьез верил, что откроет сыворотку против этой инфекции. И что он, как многие ему подобные фанатики от медицины или герои — назовем их так, — решил опробовать свое открытие на себе. Вот почему я считаю его осуждение ошибочным: ошибка в том, что его никак нельзя обвинить в членовредительстве ради того, чтобы избежать призыва в армию, тут мы имеем дело скорее с прискорбным фактом научного промаха. Однако военный трибунал не принимает во внимание подобные факты. Факт остается фактом — ваш муж предпринял попытку членовредительства. Именно это и определило исход процесса.
— Но я… я ведь хорошо помню, что буквально не отходила от него, я знаю, что он был на верном пути. Ведь времени у нас почти не оставалось, мы вынуждены были так спешить…
— Я принимаю во внимание и это тоже. Только вот судья не принимает. Я ведь уже говорил вам — пока что эффективных средств против этого вида инфекции не существует. И сомневаюсь, что ваш муж при всей его одаренности способен в одиночку подарить миру гениальное открытие, совершить которое на протяжении многих лет тщетно пытаются десятки и сотни ученых многих стран. Именно это я и изложил суду. Таково мое глубочайшее убеждение. И какой для меня резон способствовать тому, чтобы ваш муж оказался в штрафном батальоне? Кстати, вы подавали ходатайство об обжаловании?
