— Здесь до весны будет хранилище, — пояснил Кордтс. — Мы больше никого не хороним. Покажи это место вашим остальным парням.
— Да. Весна, — нескладно ответил караульный. Он слишком замерз, что понять, что имел в виду Кордтс. Солдат просто повторил одно из сказанных им слов. Кордтс подумал, что полицейские будут убиты, или попадут в плен и отправятся в Сибирь, или смогут вырваться из этого ледяного ада задолго до того, как наступит весна. Этот полицейский пробыл в Холме слишком мало времени и еще не заглядывал так далеко в будущее. Он просто рассматривал сложенные штабелями мертвые тела.
Они были раздеты, правда, не полностью. Оставить мертвецам одежду, в то время как живые жутко страдали от холода, было бы абсолютно неразумно. И все же что–то не позволило живым раздеть догола умерших. Все–таки следовало соблюдать хотя бы видимость приличий. Но теплую одежду с них все–таки сняли — варежки, маскировочные накидки, одеяла, куски ткани, ватники, валенки, меховые шапки. На убитых все еще оставались мундиры, на большинстве были шинели, поскольку шинели оставались у всех живых и не считались особой ценностью. То же самое касалось и сапог, которые были почти на всех покойниках.
— Мы только русских оставляем на улицах, — сообщил Кордтс.
Полицейский нечего не ответил.
Кордтс подошел к следующему штабелю высотой примерно по пояс взрослому человеку. В нем лежали такие же мертвецы. В основном они не были изуродованы смертью, однако имелись среди них и обожженные огнем, и с оторванными конечностями. Штабели были практически неотличимы один от другого, за исключением одного, сложенного довольно странным образом у церковной стены.
— Это были раненые, — продолжил объяснения Кордтс, указав в ту сторону факелом. — Здесь был еще один госпиталь, но русские захватили его. Мы снова отбросили их за периметр, но они успели облить их ледяной водой.
— Я слышал об этом, — кивнул головой полицейский.
Группа мертвецов, превращенных в лед, плотно склеилась друг с другом. Их лица были искажены страданием, а конечности вытянуты под неестественным углом, как бывает у людей, видящих кошмарный сон. Эта куча изуродованной жуткими муками человеческой плоти как будто являла собой одно некогда живое существо.
Кордтс осветил ее факелом, как будто показывал любопытному посетителю редкий музейный экспонат.
— Да ты хочешь поразвлекаться на мой счет, — неожиданно произнес полицейский.
В его голосе не прозвучало обиды, во всяком случае, Кордтсу так показалось. Наверно, он не был уверен в том, что Кордтс имел особые причины, чтобы показать ему то, что находится в церкви. Или, возможно, посчитал, что это место каким–то образом достойно интереса. Холод внутри импровизированного морга был непохож на тот холод, что царил снаружи, под открытым небом. Или, может, так просто казалось.
— Нет, — ответил Кордтс. — Ничего подобного. Я сказал, что мне нужна помощь всего на одну минуту.
Он вернулся к огромной куче мертвых тел рядом со штабелем спаянных льдом тех, кого заморозили еще живыми. Затем посветил на верхний ряд, где лежали убитые совсем недавно солдаты.
— Ах, да, ты ищешь того альбиноса, — произнес полицейский.
— Именно, — отозвался Кордтс.
Подсвечивая себе слабым огнем импровизированного факела, он узнал среди убитых Хаика, Бирсу и несколько других, чьи лица помнил, но имена забыл. Насмешливое ощущение все еще не оставило его, но было ясно, что ему уже больше не до забав.
Полицейский видел подобное и раньше, но это были штабеля мертвых тел других людей, не военных. Да и сложены они были не в промерзшей насквозь церкви, а в кюветах и в огромных ямах за городом, где он находился до этого. Все они были покрыты липкой, еще не засохшей кровью, да и он сам был заляпан ею после бесчисленных выстрелов в затылок жертвам, выстрелов с близкого расстояния. Однако воспоминания об этом не слишком беспокоили его. Он подумал о том, что этот незнакомый солдат решил посмеяться над ним, и уже собрался было резко ответить ему, но вовремя понял, что тот и не думал оскорблять его.
Он посмотрел на потеки замерзшего льда на куполе церкви, похожие на огромные слезы, на видимые сквозь дыры холодные звезды, на лики русских святых на стенах. Однако последние были покрыты многовековым слоем копоти и пыли, и двумя жалкими головешками из костра было невозможно рассеять ночную тьму и получше разглядеть произведения древних русских художников, находящиеся на высоте примерно десяти метров над полом. Кордтс видел, как его дыхание вырывается изо рта и взлетает вверх туманным облачком, и снова почувствовал, как сильно замерзли у него ноги. Он посмотрел туда, где должна была находиться дверь, но, не увидев ее, поднял выше свой «факел».
Стоявший рядом с ним Кордтс спросил:
— Как же было тогда, с теми евреями?
Полицейский задумался, все еще смотря в сторону двери.
— Это было что–то особенное, — наконец ответил он.
Кордтс коротко рассмеялся и неожиданно задумался. Вот уже много месяцев, с тех самых пор, как все это началось, — имелась в виду даже не осада Холма и даже не война на Востоке, а лишь зима с ее кошмарным холодом, — он мечтал о том, как хорошо было бы заснуть на долгие недели или даже месяцы и проснуться где–нибудь вдали от этих мест. Он мысленно видел себя дома, вместе с Эрикой…
— Я понял, его здесь нет, — наконец произнес Кордтс. — Но теперь ты знаешь, где находится эта маленькая кладовая, верно?
— Конечно, — ответил полицейский. — Я уже видел сегодня, как сюда занесли несколько человек. И вчера тоже. Мы ведь находимся рядом.
— Почему же ты сразу не сказал, что знаешь про церковь?
— А что в этом такого? Я подумал, что ты просишь помощи, чтобы найти своего товарища.
Кордтс зажмурил глаза. Возможно, этот парень слишком туп; возможно, здесь слишком холодно. Люди часто говорят очень скупо, сжато, короткими предложениями, и поэтому в их словах не сразу угадываешь истинный смысл.
Он задумался над тем, не заснул ли и не оказался, пробудившись, в этом жутком месте. Эта мысль появилась в его сознании буквально на мгновение и столь же быстро исчезла, подобно тысячам других мыслей. Затем Кордтс подумал о том, что нужно что–то сделать, чтобы скрыться от холода. Мысль тоже не новая, она часто приходила ему в голову и тут же сменялась какой–то другой.
— У тебя уродливая рана, — заметил полицейский. — Тебе надо было не запускать ее.
— Я только что вернулся из этого чертова госпиталя, — пробормотал Кордтс.
Он снова стал смотреть на звезды, видимые через дыры в куполе церкви. Затем они с полицейским вышли наружу и зашагали по разрушенной улице. В это время русские уже глубоко проникли в город на другом его конце, прорвавшись на участке Пауперса. Несколько красноармейских отрядов на этом участке были обстреляны с аванпостов немцев и вынуждены отступить. В этом не было ничего удивительного. Атака служила прикрытием одновременного наступления вражеских дозоров через уже известные противнику бреши на слабой линии обороны на другом краю города. Первый из этих дозоров уже внедрился в город и оказался в переулке между церковью и разрушенным зданием, где грелись полицейские. Другие небольшие отряды русских солдат, прорвавшиеся через периметр, оставались на окраине города, устанавливая огневые точки как раз напротив известных им немецких опорных пунктов.
