В стороне немецких окопов послышались приглушенные голоса. Ракеты, с одинаковыми промежутками времени взлетавшие немного правее, вдруг перестали вспыхивать над ольхами. Сердце у Иванка застучало.
Вверху качнулись две тени, на мгновение заслонили звездное небо, стали медленно спускаться к реке. Иванок сразу понял, кто это. Вместо котелков у них в руках были короткие МР 40.
[11]
С такими «рогачами» по воду не ходят, тут же мелькнула у него опасная догадка.
— Опустись в воду и плыви. Уйдешь, доложишь. — Голос сержанта Евланцева легким дыханием колыхался над головой Иванка. — Это приказ.
Дрожь начала бить Иванка еще сильнее. Он медленно опустился в воду. В шаге левее начиналась глубина. Течение подхватило пузырь его камуфляжной куртки и поволокло, спасительно затягивая под кусты. Сержант в последнее мгновение перед схваткой пожалел его, потому и отдал такой приказ. Ждали одиночку, какого-нибудь ординарца, посланного за свежей водичкой, а тут…
Вверху мелькнули еще несколько теней. Все они так же бесшумно спускались к разрушенным мосткам. Разведка, мелькнула мгновенная догадка. На разведку напоролись. Сходили за «языком»… Но зачем же он уплывает от своих товарищей? Разве можно их бросать в трудную минуту? Это же нарушение первой заповеди разведчика! Назад! Надо вернуться назад!
Иванок старался двигаться как можно тише. Его сносило все дальше, под черемуховый куст. Он поплыл, одной рукой загребая правее, а другой тем временем держал над головой винтовку. Наконец, нащупал под ногами дно и разогнул колени. Патрон был в патроннике. Он снял винтовку с предохранителя. Короткими шагами, цепляясь носками сапог за песчаное дно, выбрался на мель. Приготовился. Он прекрасно видел ночью и потому умел ориентироваться безошибочно.
Кто-то задавленно охнул у воды. Что-то упало вниз, загремело по камням. Видимо, автомат. Плеск воды. Возня. И тут же длинная очередь, выпущенная из ППШ, расколола напряженную тишину ночи. Ей ответили сразу несколько — сверху. Пули вспенили воду под самым берегом. Кто-то охнул. Иванку показалось, что это был голос старшины Казанкина. Казанкина ранило… Он вскинул винтовку, прицелился в серую фигуру за деревьями, плавно спустил курок. Затаившегося за деревом отбросило в сторону. Иванок быстро перезарядил и выстрелил снова. Рядом с ним разорвалась граната. Значит, это она мгновение назад пролетела над головой, цепляясь за черемуховую листву. Тяжелый черный столб воды и огня встал над ним и опрокинул, избавляя мгновенно и от боли, и от холода, и от гадкого чувства, что он в какой-то момент, соблазнившись приказом сержанта Евланцева, все же бросил своих товарищей…
Пуля, пронзая приречный кустарник, сверкнула короткой вспышкой, ударила в тело затаившегося за ольхой немецкого разведчика. Другого она поразила прямо в лицо. Резко развернулась и разорвала грудь стоявшего внизу. Кажется, это был русский. Через мгновение с обоих берегов, почти в упор, ударили несколько автоматов и два пулемета: МГ и «дегтярев». В воду из-под ольхи и вверх, на обрыв, полетели гранаты.
Глава тринадцатая
Перед рассветом правее, где изготовились к наступлению батальоны, поднялся переполох. Дело дошло до гранат.
Вестовой Быличкин сбросил шинель, схватил винтовку и спросонья, заорав что-то бессвязное, полез на бруствер.
— Ты куда, дурья твоя башка! — сдернул его за ногу обратно в траншею сержант Численко.
Быличкин долго потом сидел на дне окопа и молча смотрел в небо.
— Покури, покури, — посмеивался над ним Численко.
— Я думал, началось, — наконец разлепил губы Быличкин.
— Что, испугался, что атаку проспал? — усмехнулся из-под шинели Сороковетов. Он нянчил на коленях свою забинтованную руку.
Воронцов зашел в землянку, связался с первым батальоном. Оказалось, у реки встретились две разведки.
— Кто? — переспросил Воронцов командира соседней роты. — Наша, полковая? Или вы своих посылали?
— Полковая, — ответил сосед.
— Я третий взвод на выручку выслал. Жду донесений.
Полковая. В груди у Воронцова защемило. На войне вся надежда и спасение — друг. Страшнее всего потерять друга. Воронцов знал: если пошла полковая разведка, то и Иванок, возможно, там — парень отчаянный, всюду лезет.
— Где лейтенант Воронцов? — послышался в глубине траншеи голос Гридякина.
— Здесь, — отозвался Воронцов.
Следом за оперуполномоченным контрразведки шел незнакомый старший лейтенант. Должно быть, это и есть Сивков, подумал Воронцов и на всякий случай застегнул верхнюю пуговицу гимнастерки.
— Ну что? Какая обстановка? — спросил Гридякин.
— Рота отдыхает. Через полчаса общий подъем и готовность номер один.
— Вот, знакомься, старший лейтенант Сивков, командир Шестой роты.
— Здорово, сосед. — Рука у Сивкова твердая, мужицкая. У штрафников после недели боев, когда за сутки приходится раза три менять позицию и тут же окапываться, кожа на ладонях становится точно такой же. — Ну что, лейтенант, сразу о деле? Ты давай отводи своих молодцов. Правый фланг мне освободи. Рота вот-вот подойдет. Я хоть пару взводов туда впихну.
По цепи тут же понеслось:
— Лейтенантов Медведева и Бельского к командиру роты!
Шестая начала занимать траншею за полчаса перед атакой. Воронцов отвел третий и четвертый взводы, уплотнив ими первый и второй.
— С кем пойдут танки? — спросил Сивков.
— С нами. По вашему фронту бродов нет. Да и начальник у танкистов свой. У него приказ есть от комбрига — наступать через мост.
— Кто командует?
— Старший лейтенант Нелюбин.
— Как себя ведут немцы?
— Примерно. Правее вас час назад наша разведка попыталась к ним пройти.
— Ну и что?
— На встречную напоролась. Бой был.
— Значит, так, лейтенант, передаю приказ бати на словах. Минут через двадцать начнется артподготовка. Вперед пойдем по сигналу «красная ракета». Продвигаться будем вслед за артогнем.
— Вчера было то же самое. Как видите, прошли мы недалеко.
— Ничего. У них тут последняя траншея.
— Последняя траншея первой линии, — поправил Воронцов.
Гридякин сидел возле телефонных аппаратов и в разговоре не участвовал.
— Давно воюешь? — спросил вдруг Сивков.
— В штрафной?
