– Вы, случайно, не знаете, как по-немецки выразиться, чтобы этот дрын замолчал?
– Я знаю, как по-немецки тишина, – краснея, ответил Багирбеков.
– Он этого не поймет. – И Мотовилов резко повернулся к немцу, который продолжал что-то спрашивать, шагнул к нему и рявкнул:
– Молчать! Ты где находишься, в гриву-душу!
Немец действительно замолчал.
– Вот так. Мало тебе саперы наваляли… – И приказал связному Васильеву, дежурившему возле пулемета: – Васильев, сходи-ка за Хаустовым. Он человек ученый, по-немецки наверняка понимает.
Хаустов прибыл через минуту. Приложил к каске ладонь.
– Ладно, ладно, некогда, – махнул рукой Мотовилов и указал на пленного: – Допросите его. Кто? Откуда движутся? С какой целью? И в какой силе?
Хаустов взглянул на пленного оберефрейтора, кивнул ему. Тот ответил вопросительным взглядом и отвернулся. Хаустов сгруппировал вопросы ротного в одну фразу и перевел ее. Немец ответил, что не понимает.
– Не понимает? – И Мотовилов толкнул пленного в грудь, развернул лицом к себе и сказал: – Либо вы, Хаустов, знаете немецкий язык так же, как и я, либо немец дураком прикидывается.
– Разрешите угостить его табаком? – И Хаустов вытащил из-за пазухи душистый кисет с солдатской махрой.
Сворачивая самокрутку, Хаустов спросил обер-ефрейтора, как его зовут. И в том что-то вздрогнуло, может, желание жить, потому что жизнь его оказалась на краю пропасти и подталкивать ее дальше самому стало страшно.
– Хорст, – ответил немец. – Хорст Штрассер.
– С вами разговаривает командир стрелковой роты Шестидесятой стрелковой дивизии старший лейтенант Мотовилов. – Диалог вроде налаживался. – Вам необходимо ответить на несколько вопросов, господин Штрассер.
Хаустов предложил немцу самому свернуть самокрутку, но тот взял оторванный листок газеты, и вдруг пальцы его задрожали так, что он не смог держать его.
– Ну вот, человеческое проснулось. – И Мотовилов вытащил из кармана широких галифе помятую пачку «Казбека». – Может, пусть моих закурит? Все же, в гриву-душу его, представитель высшей расы. Вон как пальчики заходили. Как у пианиста.
Но Хаустов ловко скрутил две самокрутки и одну из них, ту, что вышла поизящней, протянул немцу. Тот жадно затянулся несколько раз, прокашлялся и через слезу сказал:
– Спрашивайте.
От Высокиничей в сторону Серпухова двигается колонна авангарда 260-й пехотной дивизии. Саперный батальон 460-го пехотного полка. Усилен двумя средними танками и бронетранспортером с 20-мм пушкой и тяжелым пулеметом. Обер-ефрейтор показал нашивку – олений рог с пятью отростками – и пояснил, что это отличительный знак их 260-й Вюртембергской пехотной дивизии.
– Спросите, сколько человек в батальоне?
Немец ответил не сразу. Сделал очередную затяжку, с тоской посмотрел в поле за речку, откуда его только что приволокли, и ответил, что в колонне четыре взвода. Остальные задержались в Высокиничах. Накануне был сильный бой в районе юго-восточнее Высокиничей, и батальон понес большие потери убитыми и ранеными.
Немец докурил, погасил, растер в пальцах окурок.
– Спросите, нет ли в колонне артиллерии?
– Нет, – ответил немец по-русски и снова заговорил по-немецки.
Оберефрейтор что-то спрашивал, повернувшись к Хаустову. Тот тут же перевел:
– Он спрашивает, что будет с ним?
– Переведите, что об этом он должен был спрашивать себя и своего непосредственного командира четыре месяца назад.
Хаустов перевел. Немец побледнел и заговорил снова.
– В июне и до середины июля его дивизия находилась в районе Ле Кресо, во Франции, – перевел Хаустов. – И еще он сказал, что он такой же, как и вы, солдат и, когда идет война, не вправе выбирать, где ему быть и в каком направлении маршировать.
Мотовилов слушал ответ обер-ефрейтора и только теперь вдруг понял, что он и сам не знает, что делать с ним. Куда его девать, этого немца, когда он допрошен и сказал все, что их интересовало? В овраг? А куда еще? Ведь с минуту на минуту сюда подойдет колонна противника, которая и численно, и вооружением сильнее его роты. И куда его в такой обстановке девать, этого француза из Ле Кресо, или как там его, с вюртембергскими рогами… Раньше, когда Мотовилов командовал полком, такой проблемы не существовало. Пленных либо тут же отправляли в штаб дивизии или корпуса, либо вообще не брали. Сидел бы во Франции и пил шампанское. Нет, тоже на дармовщинку потянуло, размышлял Мотовилов, дранг нах остен…
Оберефрейтор, как видно, был неплохим психологом.
Хаустов снова начал переводить:
– Он говорит, что владеет весьма ценными сведениями о группировке, которая накапливается на этом участке фронта в ближнем тылу.
– Спросите его, с какой целью?
– С целью овладения разъездом Буриновский с последующим выходом вдоль узкоколейной железной дороги на Серпухов и затем на Московское шоссе. Он готов говорить об этом в штабе нашей дивизии или армии. Имеет также сведения о резервах корпуса и их передвижении.
– Танки? Спросите его, они подтягивают танки?
– Да, товарищ старший лейтенант, он говорит, что второй эшелон их наступления составляет Девятнадцатая танковая дивизия. Дивизия состоит из танкового полка, двух моторизованных полков, одной моторизованной бригады. В дивизию также входит артиллерийский полк, мотоциклетно-пехотный батальон, противотанковые части и другие подразделения. Танковый полк насчитывает около ста машин различных модификаций, в том числе «панцер-два», «панцер-три» и «панцер-четыре». Последние два типа составляют основной костяк танкового полка. Панцер-гренадерские подразделения посажены на бронетранспортеры, грузовики и другую технику и обладают высокой маневренностью и огневой силой.
– Спроси, где они собираются делать прорыв?
– Этого он точно не знает. Но готов рассказать о других подробностях.
– Да, так оно, в гриву-душу… Кому охота умирать? А, Хаустов? Еще поживем? Как вы думаете?
– Если противник введет в дело танки и мотопехоту…
– Пока у них два танка и один бронетранспортер. Если немец не брешет. – И тут же, выглянув в глубину траншеи, распорядился: – Морозов, возьми у Платонова винтовку и срочно отведи пленного на разъезд. Сдашь коменданту. Передашь вот эту записку. Автомат и запасные диски оставь. И срочно! Понял? Немца хорошенько свяжи. И гранату с собой возьми. Давай, действуй. А вы, Хаустов, пока останьтесь.
Отправляя в тыл пленного немца, Мотовилов надеялся, что там, в штабе дивизии или армии, смотря куда немец попадет в этой кутерьме и неразберихе, допросят его и быстро сообразят: роте нужна подмога. Или, если рота уже списана как неминуемая, так сказать, плановая потеря, что для армии – капля в море, на угрожаемый участок в любом случае вышлют хотя бы батальон с мало-мальским усилением.
