– Танков мы насчитали всего четыре.
– Ты что, Хаустов, не понимаешь, что четырьмя бронеединицами они не заинтересуются? Ну, ладно, скажи двенадцать, в гриву-душу их…
Звягин хорошо знал, что его ждет на командно-наблюдательном пункте командира роты. И все же шел к КНП твердым и решительным шагом. В нем колыхались и только что пережитый ужас бомбежки и бега, спекшихся, как кровавая корка на губах, в злобу, и обида за то, что его взвод, лучший, как он считал, взвод Третьей роты, старший лейтенант Мотовилов поставил на самое погибельное, лобное место.
– Ну что, Звягин, драпанул? – встретил его ротный.
– Я бы тебе, Степан Фомич, сейчас ответил, – скрипнул зубами старшина Звягин. – Я бы тебе сейчас сказал, что думаю…
– Тут думать поздно. Думать надо было раньше.
– Так вместе надо было думать! – не унимался старшина.
И Мотовилов понимал, что Звягин прав. Но не рассыпаться же теперь перед ним в извинениях. Спросил:
– Какие потери?
Старший лейтенант Мотовилов ждал доклада. А старшина Звягин кусал спекшиеся губы и сверкал по сторонам глазами, словно там и там, кругом, видел тех, кого уже не вернуть.
– Ладно, Иван Никанорыч, хватит. Войны без потерь не бывает. Рассказывай, что они там? В какой силе и куда собираются выдвигаться? Или тебе «лаптежники» тоже мозги вышибли?
– У них есть чем мозги вышибать. А где наша авиация?
– Что ты меня спрашиваешь? – побледнел вдруг Мотовилов, чувствуя, что теряет самообладание. – Что ты мне, блядь, нервы тратишь! Обосрался, так сцепи зубы и думай, где и как умыться!.. О взводе думай. Раненых вытаскивай да живых в себя приводи.
Глава двенадцатая
Хаустов выехал на расквашенный тележными колесами проселок. Но умная кобыла выскочила из колеи и зарысила обочиной. Звали кобылу Егозой. Когда старшина Ткаченко передал ему повода и сказал, что лошадь зовут Егозой, он внутренне вздрогнул. Так было всегда, когда его окликало вдруг прошлое. Он даже переспросил, не веря в то, что только что услышал:
– Егоза? Не может быть?!
– Ну да, так и есть, Егоза. Кличка у нее такая. – И старшина недоуменно пожал плечами.
Когда Хаустов вскочил в седло, старшине показалось, что профессор сразу помолодел лет на пятнадцать, и он успокоился – хоть и ополченец из числа людей умственного труда, как говорит ротный, хоть и москвич, а в седле сидит как влитой, и повода держит умело, не плескает локтями, не сутулит спину. И винтовку взял со знанием дела, через голову, и ремень отпустил настолько, сколько надо, так, чтобы она и не давила на ходу, и не болталась.
На железнодорожный разъезд Буриново Хаустов прибыл в тот момент, когда там разгружалась артиллерийская часть. Расчеты снимали с платформ короткоствольные полковушки и 76-мм дивизионные пушки, скатывали по сходням противотанковые орудия. Ездовые выводили из теплушек коней, разгружали тюки с сеном, грузили на повозки мешки с фуражом и продовольствием для дивизионных кухонь. Часть орудий была уже снята и отведена в лес. Часть еще находилась на платформах, и вокруг них сновали артиллеристы. Покрикивали командиры, туда-сюда бегали сержанты. Те, чья матчасть была уже в лесу, сидели возле передков и покуривали. Ждали новых распоряжений.
Хаустова поразила беспечность артиллеристов, которые даже не выставили постов.
Возле штабеля густо пахнущих креозотом шпал стоял пожилой железнодорожник в форменной фуражке, такой же старой, как и он сам. И фуражка, и старенькая фуфайка, и руки его были перепачканы смазкой и угольной пылью. Ведя коня в поводу, Хаустов подошел к нему. Старик поглядывал то на суету артиллеристов, то в хмурое осеннее небо и ворчал:
– Войско, елки горбатые… Вот налетят сейчас…
Хаустов подошел к нему и спросил, где найти командира части или военного коменданта.
Старик окликнул бойца, стоявшего неподалеку. Тот одной рукой держал у ноги винтовку, а другой черный порядочный сухарь. Артиллеристам, должно быть, выдали сухпаек. Хаустов знал: такие сухари только в сухпайке, который выдавался на двое-трое суток, обычно на марше. По тому, как боец держал винтовку и что к ней был примкнут длинный штык, Хаустов сразу догадался, что это и есть часовой. Боец подошел, на ходу пряча в карман шинели недоеденный сухарь. По мере приближения к незнакомому человеку с пехотными петлицами, да еще с немецкой винтовкой за спиной, выражение лица его менялось.
– А ну, стоять! Кто ты такой? – И часовой качнул штыком над плечом Хаустова.
– Ведите меня к командиру. Быстро! – сказал Хаустов.
Часовой вначале растерялся, потом задумался. Снова качнул штыком.
– Ишь, раскомандовался. Я еще решу, куда тебя, к командиру или к березе.
И тут от группы артиллеристов, только что скативших на насыпь «сорокапятку», отделился человек в комсоставской шинели, перетянутой ремнями.
– Что тут такое? Вы – кто? – И командир с петлицами майора быстрым взглядом человека, который распоряжался здесь, на лесном полустанке, всем хозяйством и всем личным составом, окинул Хаустова.
– Вот, товарищ майор, задержал. К платформе пробирался.
Хаустов сунул повод в руку часового, вскинул руку к обрезу каски и доложил, кто он есть и по чьему приказанию сюда прибыл. Майор изменился в лице и тут же потащил его в станционный домик. Домик тот казался здесь случайно прилепленным к горам заготовленных дров. Ровные штабеля полутораметровок возвышались до самой крыши казенной постройки, служившей то ли железнодорожникам, то ли лесозаготовителям.
Через полчаса Хаустов и еще трое офицеров штаба истребительно-противотанкового полка верхами выехали с разъезда. Егозу часовой подкормил овсом. Когда понял, что в артполк прибыл непростой посыльный, сбегал куда-то к теплушкам и притащил полмешка хорошего овса. Добрую часть Хаустов теперь вез с собой, хорошенько привязав к седлу. Когда выезжал, успел заметить, что следом за ним выступила разведка. Но еще при нем командиры батарей разослали по всей округе патрульные группы по пять-шесть человек с пулеметом. Командир истребительно-противотанкового полка майор Сапегин, прочитав записку старшего лейтенанта Мотовилова, спросил, почему не прибыл сам командир боевого участка.
– Рота сейчас в бою, – коротко ответил Хаустов.
– Рота… Почему рота? У меня данные, что здесь держит оборону отряд числом до батальона.
– Нас там три взвода. И уже неполного состава.
– Черт бы их всех побрал! Кто будет прикрывать наши огневые?!
– Мы.
Майор с неприязнью посмотрел на Хаустова и спросил:
– Вы кто по званию и должности?
– Солдат, – ответил Хаустов. И тут же поправил себя: – Первого взвода Третьей стрелковой роты рядовой Хаустов. – И чтобы майор впредь не смотрел на него с претензией: – Из ополченцев.
