– А вы? Вы почему не со старшиной? – спросил взводный, сразу все поняв.
– Мы сами по себе.
– Что? По домам? Где ваши винтовки? Бросили? – И взводный рывком расстегнул кобуру.
Сидевшие у костра некоторое время подавленно молчали. Потом встал один, в летах, чем-то похожий на отца, и заговорил спокойным голосом:
– Ты, лейтенант, нас не стращай. Война для нас уже кончилась. Ты что, не понял? Там, на дороге, и кончилась.
Лейтенант молчал. Он и сам понимал, что все действительно кончилось на дороге.
Пожилой сглотнул и заговорил дальше:
– Что ж это за армия у нас?! Как своих расстреливать, так и пулеметы нашлись. А тут – три «дегтяря» на всю роту. Так что мы идем домой. С такой армией, как наша, мы против германской – стадо. И пастуха у нас, как выяснилось, тоже нет. Вот ты, лейтенант, за последние дни, когда германец на прорыв пошел, видел хотя бы один наш самолет? Ну вот, и мы не видели. Где они, наши сталинские соколы? На каком фронте дерутся? А может, их и вовсе нет? Или сразу на аэродромах попрятались, когда «мессершмитты» в небе появились? А где старшие офицеры? Что-то я в окопах ни одного командира батальона не видел, ни командира полка. А где наши комиссары? Все попрятались. Только болтать, когда пули не летают? Сытые балаболки. Штабные крысы. Трепачи и трусы. Все попрятались. Солдата одного в окопе оставили. Так получается.
Пожилой сел и принялся поправлять ботинок, надетый на колышек у костра. От ботинка шел густой пар.
Они постояли немного и пошли дальше. Все понимали, что пожилой прав. Но Иван вернулся. Подошел к пожилому, спросил:
– Куда ушел старшина?
– Твой батька шел со старшиной. Они пошли в сторону Вязьмы. У них карта есть. Зря они туда полезли. – И вдруг пожилой предложил: – Оставайся-ка, парень, с нами. Заведет вас лейтенант…
Иван догнал своих уже в поле.
– А я думал, ты, Воронцов, остался, – сказал устало взводный.
– Где? У костра?
– Ну да, с этими… пораженцами.
Вскоре они догнали группу старшины. Они почти одновременно вышли на лесную полянку и замерли, наставив друг на друга винтовки. Иван сразу узнал отца, хотя тот оброс седой щетиной, осунулся, постарел.
И тогда, близ той деревушки под Вязьмой, когда он лежал в перелеске с пулеметом, а позади виднелась приметная береза с раздвоенным стволом, и теперь, сидя в сарае на юге Германии, перед ним стояли глаза отца, полные страдания, лицо, обметанное седой недельной щетиной.
Они обнялись. Отец гладил его стриженую голову, и Иван чувствовал щеками его слезы.
– Как ты думаешь, где сейчас наш Санька? – спросил отец. Это был его первый вопрос.
– Последнее письмо пришло из Подольска. Он писал, что их снова направляют в летние лагеря. Куда-то под Серпухов.
– Об отправке на фронт он ничего не писал?
– Нет, даже намека не было. У него выпуск весной следующего года. Будет лейтенантом. Получит взвод.
– Лейтенанты на фронте долго не живут. – Отец вздохнул. – Два-три боя – и либо в госпиталь, либо в братскую воронку… А до весны их в училище держать не будут. Немец вон как попер. Фронт прорвал. Завтра у Подольска будет. А Серпухов еще ближе.
– Ты что, думаешь, что и Санька уже на фронте?
– Может, и не на фронте. Но думаю, что где-нибудь там, позади нас, уже копает свой окоп. А почему не сказал, что письмо от него получил?
– Вначале некогда было. Отступали. А потом забыл.
На следующий день снова наскочили на немецкий пулемет. Потеряли двоих. Потом их обстрелял танк. Вышли на дорогу, а он стоит на повороте и контролирует перекресток. Еще трое до оврага не добежали. Ночью ушли несколько человек в деревню и не вернулись. Утром лейтенант пошел проверить посты, а постов нет, ушли. Через несколько дней соединились с другой группой, которую вел генерал Малышкин Василий Федорович. С ним несколько подполковников и майоров и до роты бойцов и лейтенантов.
Пошли дожди. Захолодало. Однажды утром выбрались из землянки – снег кругом. Каждый след виден за версту. В лесу стало неприютно. Да и еду стало добывать с каждым днем все труднее. Однажды заночевали в землянках. Утром встали. Генерала нет. В землянке, где он ночевал, лежит его одежда. Пошли по тропе, протоптанной через болото. Вскоре нашли изорванное на клочки удостоверение.
Отец сказал:
– Все, ребята, дальше идти незачем. Когда генерал в солдатскую шинельку переодевается, он уже не солдат. У него теперь своя дорога.
Но встретиться им еще пришлось. Дважды.
Первая встреча произошла 24 ноября. Утром он похоронил в перелеске отца.
Отца ранило осколком мины. Когда переходили поле, из деревни их обстреляли из пулемета. Они побежали к лесу. И тогда немцы бросили несколько мин. Осколок вошел отцу в спину. Всю ночь они несли его на носилках. На рассвете лейтенант остановил их на отдых. Иван наломал сосновых веток, лег рядом с носилками и задремал. Вскоре его разбудил старшина:
– Воронцов, вставай, твоя смена.
Он вскочил и сразу нагнулся к носилкам. Снег на лице отца уже не таял.
– Что, помер Григорий Александрович? Царствие ему небесное. – Старшина стоял под сосной, пошатываясь от усталости и недосыпания. – Ладно. На час освобождаю тебя от службы. Бери кого-нибудь из своих ребят и похороните красноармейца Воронцова по-человечески. Боец он был добросовестный, исполнительный. Правда, повоевать вот ему не пришлось. Такая наша судьба. – Так старшина простился со своим верным солдатом и одновременно утешил, как мог, Ивана.
Иван разбудил Ефимова и еще одного бойца из третьего взвода, который пристал к ним в лесу.
– Где копать, товарищ сержант? – спросил Ефимов, расчехляя саперную лопатку.
Иван кивнул на березу. Ефимов начал копать.
Иван сидел рядом с отцом и счищал ледяную корку с его лица и рук. Потом достал из вещмешка новое вафельное полотенце и закрыл им лицо. Сказал бойцам, по очереди копавшим могилу:
– Хватит. Давайте положим.
Когда начали класть, оказалось, что могилка коротковата. Ефимов тут же кинулся подрубать один край.
– Простите, товарищ сержант, не рассчитали.
– Ничего, – сказал боец из третьего взвода, – снег лег на талую землю, подается хорошо. Сейчас все будет готово.
Положили. Прикопали. Сверху холмик замаскировали еловыми лапками. Под лапник подсунули каску.
Иван еще минуту постоял у могилы, посмотрел в небо. Вот и вся панихида.
А еще через минуту он уже лежал с пулеметом в отпаханной от леса меже, в притоптанном снегу и разглядывал в прицел крайние дворы деревни. Посланные в деревню за едой опасно задерживались.
– Что-то там не то, товарищ лейтенант, – сказал он взводному, чувствуя, что голос его дрожит от страха.
