– Мы потом ходили туда, – закурив, проговорил Билибин. – Представляешь, в кишлаке и возле пещеры пятнадцать духов убитых. Сколько ушло, не знаю, не видел…
Ого! Вот это повоевали ребята!
Вытащили сержанта из БМП, он зеленый весь, еле дышит; кое-как откачал его Щерба, еще и медбрат по совместительству.
– Ох и рвало Игореху, – покачал головой Саня. – Мы думали, хана Синице… Но отошел, оклемался… Ой, – внезапно схватился за живот рассказчик. – Ой, ой, ой. – И кинулся в дальний конец зеленки, на ходу расстегивая штаны.
– Засранец! – прокричал ему вслед Лиса.
Билибин, не оборачиваясь, показал ему кулак и скрылся из виду.
Скоро с горы спустился Кулаков, принес с собой пару отличных берцев, почти новеньких, не затасканных, не затертых, и снова моего размера. Я не стал уточнять, где Николаич их достал, памятуя о духах, которых положили здесь погранцы. С облегчением стянул с себя ичиги, брезгливо отбросил их в сторону. Вот ведь незадача: к чему только не привык тут, в Афгане, а все же постоянно ощущал на себе эти кожаные сапоги, словно боялся, что перейдет ко мне от бывшего хозяина грибок или какая другая гадость. По ходу движения к погранцам Шохрат успел мне рассказать, насколько далек я от Азии, хотя бы только потому, что неграмотно назвал свою новую обувь. Ичиги. «Какие там ичиги?! – возмущался Узбек. – Понимаешь, если Кулак снял сапоги с узбека, то это – чиги, если с перса – сахтийан, с таджика – арих, с туркмена – кювеш!» – втолковывал мне знаток Востока.
– Братишка! – насмешливо отвечал я Шохрату. – Мне глубоко плевать, как эта обувь называется. – Чиги ли, арих, кювеш… напле-вать… Мне бы переобуться в свои родные ботиночки, и в гробу я видал эти сахтийан. И потом, согласись, ведь это вполне могут быть и ичиги!
Шохрат озадаченно замолчал, выгнув черные брови – мол, ну-ну, рассмеши меня, неверный.
– Скажи, Узбек, как этнограф энтомологу. Ты смог бы определить, с кого именно стащил сапоги ротный? С какого такого жучары: узбека, белуджа, туркмена, азербайджанца или даже, наоборот, с черкеса или дагестанца?
– Да ну тебя, Конт! Вечно ты со своей демагогией… – перегнал меня Шохрат и, уходя вперед, бросил: – Откуда тут наши горцы возьмутся? Тоже мне, этнограф недоделанный!
Теперь у меня новая обувь. Интересно, каким кювешем назвал бы Узбек эти ботинки?
Уф-ф, можно хоть сбрую стянуть с себя. Снял «лифчик», положил его под дувал, аккуратненько расстелил на камне. Потянул застежки броника. Ух ты, из-под него на колени выпал подарок Мальца. А я и забыл о нем совсем. Развернул обрывок серо-зеленой ткани, видимо, от рубахи кого-то из убитых там, в зеленке. Мама моя родная! Вот это да! Кинжал, да длинный такой, сантиметров семьдесят вместе с рукоятью и украшенным набалдашником на ручке. Наверняка что-то старинное. Ножны серебряные, черненые, с разводами арабской вязи, с отверстиями, в которых когда-то наверняка были вставлены разноцветные камни. Сюда бы здорово подошел лазурит. Нахожу на такой же витиеватой рукояти фиксатор – тонкую металлическую пластинку, нажимаю ее и вытягиваю на свет лезвие. Кинжал и вправду очень длинный, лезвие у основания широкое, не меньше шести сантиметров, плавно сужается к острию. Кровостоки с обеих сторон лезвия аккуратно углублены и повторяют очертания кинжала. Мастер не поскупился на арабские письмена и на лезвии. Красивая вещь. Только абсолютно мне не нужная, даже вредная. Не дай бог, попадет на глаза Дубову, замордует так, что сам отдашь, еще и упрашивать будешь, мол, дяденька, возьми бакшиш, прости засранца! Да, сделал Малец подарок! Впрочем, я понимаю Леху, сам так же поступил бы. Трофей принадлежит тому, кто завалил вражин. Отдам-ка я ножичек Кулакову, он сам решит, как и что.
Сразу переобуваться в обновку не стал. Достал из мешка чистую портянку, что использовал в качестве полотенца для ног. Пошел босиком к арыку, сел на краю, опустил ноги в прохладную мутную воду. Куском хозяйственного мыла тщательно вымыл ноги, поелозил между пальцами, задрал штанины, погрузил ноги в воду по колено. Эх, красота! Насухо вытерся, натянул толстые носки, втиснулся в берцы, зашнуровал их, встал, потопал ногами в пыли. Отлично! Просто замечательно сидят ботиночки. И правда отличные. Видать, от амеров духи снарягу получали. Явно натовского образца обувь. Ничего, верой и правдой бойцу стран Варшавского договора послужат, хе-хе! Кожа на берцах, что обхватывает ладно и крепко лодыжки, мягкая, чуть ли не бархатистая; только в месте шнуровки более толстая, уверенная такая, не морщится, не сминается. Головки ботинок округлые, ранты широкие, прошитые в несколько раз, подошва… просто загляденье! Напоминает чем-то наши горные трикони, рубчатые, внешне даже похожие на рубашку эфки. Прорези между рубцами широкие, ущелистые. Наверняка идти по каменистым горам одно удовольствие!
Чем-то особым помочь пограничникам мы не смогли. Ну что там, чем поможешь? Обнаружили в пещере несколько деревянных ящиков, смахивающих на наши посылочные. В них комками змеились разноцветные провода, какой откуда, черт разберет. Правда, нашли саперы карту минных полей, расположенных неподалеку от кишлака, где как раз должны были проходить наши войска при подготовке к скорой операции на Мармоле. Покрутили, повертели бумажку так и сяк – все исписано арабской вязью. Привязались к нашей карте, стало чуть понятнее, что и как. Сержик сгоряча хотел было соединить какие-то проводки, чтобы уничтожить хоть несколько мин, но Кулаков дал отбой. Да оно и понятно. Хоть и излазили Дизель и пограничный сапер Толик Щерба и пещеру, и подходы к ней, сняли пару растяжек, отрыли противопехотную мину, – но кто даст гарантию, что все обнаружили, все сняли? Духи – народ хитрый, собственно, как и саперы, могли сюрпризов понатыкать. Соедини то, что не нужно, и вся пещера на воздух взлетит. Поступили проще: по рации связались со штабом полка. Кулаков доложил ситуацию, выслушал гневный ор начальства и запросил огня на указанные квадраты. Корректировку огня взяли на себя.
Ждать пришлось долго, почти до захода солнца. В кишлаке никаких движений не было, тишина. Лиса с Билибиным услышали, углядели одинокое кудахтанье рябой курицы и мельтешение ее некрупного тела за камышовой загородкой в одном из дувалов. Сходили туда, притащили уже обезглавленную тушку. Толик Щерба взялся ощипать курицу. Парни разожгли костер, поставили на камни большой котел, вытащив его из БМП, и сварили что-то вкусное, пахучее.
Митек ковырялся внутри БМП, ругался, стучал инструментами, регулировал систему вентиляции. Высунул испачканную гарью рожу из люка:
– Товарищ капитан, мне бы на пробу стрельнуть надо!
– Давай, – махнул рукой Кулаков. – Только аккуратнее, вон туда пали, по окраине кишлака.
Наводчик скрылся в машине, башня БМП плавно повернула вправо, пушка чуть опустилась. Бабах, бабах, бабах, троекратно жахнули выстрелы. На краю кишлака вспухали пыльные разрывы, взметывались вверх куски дувалов, какие-то доски.
– Есть, – радостно заорал из откинувшейся крышки люка Митек. – Работает! – Он вновь скрылся внутри и заглушил двигатель.
Внезапно с той стороны, куда велся огонь, раздались автоматные очереди. Каждый метнулся в свое укрытие. Лиса прыгнул за БМП, выцеливая, выискивая стрелка. Автомат с той стороны замолчал, словно раздумывая, и вновь хлестанул длинной очередью прямо по броне. Пули застучали по металлу, зачиркали рикошетом, с воем уходили в небо.
