А пока вминаю подошвами трофейных берцев пыль на дороге. Кишлак горный, холодно. Ветер сдувает со снежных вершин морозную свежесть. Автомат студит руки. Но со спускового крючка палец не снимешь, себе дороже может обойтись. Потерплю. Не впервой ведь.
Лиса остался за тем дувалом, где нашли оружие, затихарился. Наверняка смотрит на нас в оптику. Даже поеживаюсь, представляю, что где-то и чужой снайпер может сидеть и выцеливать нас.
Лешка нырнул в очередной дворик, протопал к мазанке с одним-единственным окошком, занавешенным пыльной тряпкой.
– Оп-па, – крикнул нам. – Мужики, сюда!
Дизель сорвался с места, побежал за Лехой. Я остался во дворике, чтобы проверить другие строения. Чисто. Никого.
Из домика послышалась пулеметная очередь. Мать твою! Бегу на выстрелы, спотыкаюсь о полуразвалившуюся корзину с очищенными мелкими кукурузными початками. Больно ударяюсь плечом о землю. Встаю на одно колено в тот момент, когда над моей головой под напором автоматных пуль тонко рвется воздух. Падаю опять в холодную пыль, умудряюсь развернуться в ту сторону, откуда стреляли.
Вот он. Вижу. По широкому, с округлой верхушкой дувалу убегает дух с автоматом. Пытаюсь прицелиться, в глазах снова туман и поднятая моим телом пыль, которые не дают сосредоточиться. Бах! Дух кувыркается с дувала вниз. Лиса сработал!
Я вскакиваю на ноги, несусь к домику. Дощатая дверь сорвана с петель. На полу лицом вниз лежит Леха. Нехорошо лежит, неправильно. Дизель стоит с пулеметом перед собой, поводит стволом из стороны в сторону. В левом углу, освещенном слабым светом из оконца, замечаю мертвого мужика с зажатой в правой руке длинной ручкой вил. В правом углу на корточках сидят с десяток женщин в паранджах.
– Серега, проверь их! – почти кричит Дизель.
Только теперь до меня доходит, что убитый дух в женском платье. Подбегаю к фигурам, начинаю срывать с их голов паранджи. Тетка, тетка, тетка… швыряю им в протянутые руки сорванные накидки. Ах, черт, мужик! Вижу испуг в глазах афганца. Он выпускает из рук автомат, который глухо падает на пол. Бью прикладом прямо в лицо. Дух охает и валится на бок. Не хватало еще, чтобы стрельнул, гад! Отбрасываю ногой к Сержику оружие. Проверяю остальных. Нет, все женщины. Тетки голосят, хорошо хоть глаза выцарапывать не лезут.
– Всем молчать! Молчать и сидеть на месте! – приказываю я и для убедительности даю в потолок очередь. Пыль, крошки, щепки летят мне за шиворот, припорашивают все вокруг. Женщины замолкают.
Тащим с Дизелем на улицу Мальца. Лешка уже мертв. Носки ботинок прочерчивают глубокие параллельные бороздки в пыли. Переворачиваем Леху на спину.
– Дизель, что случилось?! – Трясу Сержика за плечи, вижу, как его глаза неотрывно смотрят на Лехину шею, залитую кровью.
– Я в дом вошел, – стучит зубами Дизель. – Там тетки сидят. Леха говорит: «Подозрительно как-то. Чего это они тут делают?» Ну, я сунулся к одной… к одному, – запутался Сержик. – Короче, сорвал чадру с башки, а там рожа бородатая. Потянулся к другому… – Сержик нервно втягивает в себя холодный воздух. – В общем, отвлеклись мы, а тот мужик вилы схватил и воткнул их Лехе… прямо в горло… – Дизель нащупывает в кармане «лифчика» пачку сигарет, трясущимися руками пытается достать одну.
Забираю у него пачку, открываю ее, прикуриваю сразу две сигареты, одну сую в зубы Дизелю, другую курю сам. Теперь вижу два затянутых кровью отверстия под подбородком у Лешки. Одно – прямо над худым, беззащитно торчащим кадыком, второе – у левого уха, внизу, под мочкой; еще один зуб вошел под срез ворота броника, а четвертый только вспорол ткань на нем. Лехино лицо оскалено, кровь залила только бронежилет и левый рукав бушлата. Глаза открыты, незряче уставились в мертвое серое небо. Докуриваю сигарету, присаживаюсь на корточки, провожу ладонью по лицу Мальца, веки его послушно закрываются.
Дизель начинает истерить:
– Конт, Серега, давай завалим всех этих тварей! – Он меняет магазин на пулемете, дергается в сторону дома.
– Сержик, остынь! – хватаю его за плечо.
– За Леху их покрошить надо, – вырывается Дизель. – Не хочешь? Я сам!
– Да стой ты! – Все же удерживаю тугое тело на месте, отталкиваю подальше от дома. Натворит тут дел, не расхлебаем потом.
Во дворик ворвался Лиса. Запыхался, пот течет по широкому лицу.
– Мать твою! – Споткнулся взглядом о тело Леши. – Да твою ж мать!!!
* * *
Улетали мы с Геной в один день и одним самолетом из аэропорта «Ариана» в Кандагаре. Никто нас не провожал. Батальон наш был где-то на боевых. Как-то быстро, скомканно выдали в штабе дембельские документы, по червонцу на дорогу, фактически выгнали из части пинком под зад. Грустно и неуютно стало. На душе пустота, руки не чувствуют оружия.
На удивление, улетели быстро первым же бортом, отправлявшимся в Ташкент. Правда, борттехник предупредил, что добросят только до Шинданда, а оттуда сами решайте и договаривайтесь с другим самолетом. Ну и фиг с ним! Полетели до Шинданда, там разберемся.
Ясное дело, что мы с Геной притихли в самолете как мыши, когда он заглушил двигатели в Шинданде. Метнулись поближе к хвостовому отсеку, спрятались за ящиками. Слышали, конечно, как бортач бегал по салону, все спрашивал, кому до Шинданда надо было.
Я выглянул осторожно в иллюминатор, углядел на бетонке свою и Гешкину сумки, шепнул ему про это. Но Гена, как и я, махнул рукой: мол, да хрен с ними, с сумками, а так, может, и в Ташкент доберемся.
Да и действительно, что было там терять? Ну, пара сувениров, блок сигарет, отрез ткани для мамы. Фотографии с собой не везли, мало ли. Здраво рассудили, что гораздо выгоднее вывезти домой негативы, уж потом распечатать, сколько и кому нужно. Лежала в кармане моих брюк коробочка с пленками, туго скрученными в рулончик.
Уже на подлете к Тузелю нас опознал борттехник. Выругался, и все. А что бы он сделал? В воздухе нас высадил?!
Самым поразительным для меня стало то, что всего через двадцать часов, как мы вылетели из Кандагара, я стоял на перроне Минераловодского аэровокзала. Все было непривычным, тихим, спокойным. Самолеты садились и взлетали, не отстреливая тепловых ракет; люди ходили в разноцветной одежде, без оружия, чистые, выбритые, отутюженные. Я поначалу даже растерялся, не знал, куда деваться.
В Ташкенте мы расстались с Геной – после того, как проведали семью Шохрата. Лиса улетел через пару часов после меня. Но все равно, в Ташкенте чувствовалась близость войны: бесконечно сновали военные, кто в кителях, кто в полевой форме, их было больше. А тут, в Минводах… только теперь я понял, все, война для меня окончена.
До дома оставалось меньше двух часов пути на автобусе!
Заключение
Эта книга посвящается многим родным и близким мне людям. Чем еще я могу ответить им за их любовь?
Спасибо, мама! Дай бог тебе многих лет и здоровья.
