А вот наше будущее рисовалось с трудом. Мы двигались туда, где огонь оплавляет сталь, смертоносные осколки врезаются в тела, гибнет множество людей, и конца этому не видно. Я побывал во многих переделках, всякого повидал, но в такой бойне участвовать мне еще не приходилось. За эти несколько дней было уничтожено столько техники, израсходовано такое количество снарядов и пуль, что уму непостижимо. Я уже не говорю о людях — погибшим не было числа.
Кто мы здесь? Песчинки в безбрежном океане скорби, и только. Старуха с косой собирает богатый урожай, а мы в этой жатве неплохо ей помогаем сами. Если честно, то я уже не верил в нашу победу, я просто хотел отомстить врагам.
Мне не давал покоя русский танк. Его экипаж действовал нагло и отчаянно, ведя машину в самую гущу боя, невзирая на опасности. Русские играли на грани фола, рискуя схлопотать снаряд. Несомненно, командиром «триста третьей» был настоящий ас, знаток своего дела. Но я сомневался, что он сможет безнаказанно действовать долгое время. Наверняка «триста третий» превратился за эти несколько дней ожесточенных боев в груду металлического лома, а экипажем набило желудки вездесущее воронье. И все же я ловил себя на крамольной мысли, что русский ас все еще в строю — так мне самому хотелось расправиться с «триста третьим».
Мы продвигались вперед. Мимо прошла колонна военнопленных, конвоируемая несколькими пехотинцами. Я вглядывался в лица русских и никак не мог взять в толк, как эти грязные оборванные парни так долго держат нас тут, выдавливая с позиций, громя наши «непобедимые» танки, сокращая нашу великую армию? Они стояли насмерть, бились до последнего. Они бросались на наши танки с гранатами и подрывали себя, наплевав на собственные жизни. Даже сейчас я не видел в их лицах страха. Что же это за люди, что же это за народ такой?!
ГЛАВА 14
Когда мы добрались до наших позиций, я доложил о прибытии гауптману Клогу. Он как раз проводил совещание. Командир нашего взвода Дитрих Золлен, как выяснилось, вчера погиб вместе с экипажем, попав под мощный артиллерийский огонь, и его место пока оставалось вакантным. Раскуроченный взрывом танк Золлена стоял в поле, являясь могилой и одновременно памятником герою.
Ситуация складывалась паршивая. Русские остервенело пытались отвоевать захваченные нами участки. Победы, одержанные в ходе кровопролитных боев в районе станции Прохоровка, придали им сил и уверенности.
— Мы теряем людей, у нас убивают высококлассных специалистов! — рычал на подчиненных Клог. — Наши танки топчутся на месте. Почти половина, заметьте, половина бронетехники в ремонте. Завтра мы обязаны совершить мощный бросок вперед и отбросить русских! От каждого, от командира до простого рядового, потребуется полнейшая отдача! Это будет решающий день!
Заметив меня, Клог скривил губы:
— От вас, Беккерт, не ожидал такого. Вы здесь не гончая, чтобы по минным полям скакать за русскими танками! Вы давно гнили бы в штрафной роте, если бы нам не нужен был каждый человек. Молите Господа нашего, что все обошлось, — гауптман выразительно потряс указательным пальцем, — но уж поверьте мне, старому вояке, к вопросу о вашем поведении на поле боя еще вернусь! Каждое повреждение в машине буду осматривать лично! Саботажа и разгильдяйства не допущу! Ясно?! Теперь к делу, господа.
Мы склонились над картой. Бой завтра предстоял тяжелый. Русские умудрились быстро перейти от обороны к наступлению, задействовав резервы, и пытались теперь выровнять линию фронта.
«Великая Германия» должна была сделать рывок. Мощный, молниеносный. Поддержка Люфтваффе и артиллерии гарантировалась командованием. На Северном фасе дела шли еще хуже, и мы должны были не посрамить честь мундира.
Что творилось на наших позициях — сложно описать! Изрытая взрывами земля, в воронках спящие вповалку измученные боями гренадеры. Палатки лазаретов с красными крестами на крышах, из которых слышались истошные крики оперируемых солдат и стоны раненых. Заторы из различной техники и обозов на разбитых дорогах. Крики, ругань — и все это под аккомпанемент русской артиллерии. Множество обезображенных мертвых тел по обочинам. Вот они пейзажи Курской дуги!
Я вернулся к экипажу. Ребята молча, внимательно выслушали информацию о предстоящей операции.
— Горючее? — поинтересовался с крестьянской рачительностью Мартин Кох после того, как я закончил.
— Заправимся до отказа. Грузовики уже в пути.
— Кормежка? — спросил Зигель.
— С этим хуже. По всей линии фронта перебои с полевыми кухнями. Поэтому надо рассчитывать на свои запасы. У нас остались пакетики супа «Магги»?
— Да.
— Надо заварить. А то есть охота. Займись, Томас.
— Эх, жалко самовар пропал, — вздохнул Зигель. Сегодня была его очередь заниматься готовкой, и он, тяжело вздохнув, приступил к выполнению обязанностей повара.
Горячего нам поесть после долгой дороги и правда не помешало бы. Сухие супы «Магги» поставлялись в армейских пайках. Достаточно было налить кипятка в кружку с сухим содержимым, три минуты — и еда готова. Я помню, мы эти пакеты всегда брали с женой, когда ходили в лес на пикник. Быстро, удобно и не надо тащить с собой много провизии. Тогда мы наслаждались ими, но сейчас от них уже тошнило.
Конечно, от хорошего бифштекса или круга кровяной колбасы сейчас никто бы не отказался, но мы давно научились довольствоваться малым. После супа мы собирались выпить можжевелового чая. Изготовлялся он в Нюрнберге и поставлялся в пакетах, каждого из которых хватало на литр воды. Чай заливали холодной водой, кипятили и настаивали около пятнадцати минут. Питье подслащивали кристаллизированным подсластителем. Делался он из нефтепродуктов, но, несмотря на горьковатое металлическое послевкусие, был весьма популярен — настоящий сахар на фронте найти трудно.
После скудной трапезы мы закурили. Шварц и Зигель умчались играть в карты с гренадерами, Мартин добросовестно ковырялся в двигателе, в десятый раз проверяя работу наших механиков, а Вилли Херманн завалился спать под очередные бравурные марши, которые источала наша рация. Гонять радиостанцию в своих интересах запрещалось, к тому же садились батареи, но кто тут выполняет такие приказы? Запрети я Вилли слушать марши, он просто не понял бы меня. Я знал, что Херманн, не задумываясь, отдаст за меня свою жизнь, но исполнение глупого приказа толстозадых командиров?!
Как любил повторять Томас Зигель, примерный семьянин: «Я не прошу многого, дайте мне хорошо пожрать, стройную арийскую блондинку и выспаться. Тогда я буду воевать, и к тому же хорошо!»
В чем-то он был прав. Мы дрались в нечеловеческих условиях, забыв о простейших земных радостях. Мы ели сухой корм, подтирали задницу газетами, которые были напичканы пропагандистской лабудой о победах Третьего рейха на всех фронтах, а слух наш услаждали «победоносные» сводки и бравурные марши, которые Херманн называл лучшим снотворным.
Зигель и Шварц вскоре вернулись. Лица у них были довольные и хитрые. Видно, они успели где-то слегка приложиться к бутылке. В качестве извинений нам троим досталось по банке тушенки, причем советской. Мартин тут же филигранно вскрыл свою банку ножом, сунул в желтовато-коричневую ароматно пахнущую бурду грязную ложку, слизал волокна мяса. Херманн тут же спросил его с серьезным видом:
