Панамка хихикнула, схватила протянутые мной ключи, и потащила Ника в соседний номер:
– Через пятнадцать минут я буду готова! Только душ приму, – выкрикнула она, исчезая в дверном проеме.
Когда дверь закрылась, Камила подошла ко мне и ладонями коснулась моего лица:
– Мне кажется, что это сон. Вчера, когда ты ушел, я не могла найти себе места. Ты ушел, а я даже не знала, как найти тебя. – Она улыбалась, но на ее глаза навернулись слезы. – Я ходила из угла в угол и думала. Так не должно быть. Я столького не успела тебе сказать, о стольком не успела спросить.
Она прижалась ко мне, поцеловала в щеку, в губы, а я чувствовал, как внутри меня просыпается давно забытое чувство нежности. За стеной соседнего номера раздался громкий, протяжный стон панамки, а потом еще один и еще один…
– Ну вот, они, кажется, нашли друг друга, – рассмеялся я.
Последовали ритмичные удары в стену.
– Он что, бьет ее головой об стенку? – на лице Камилы отразилось наигранное удивление.
– Да, – кивнул я. – Он такой. Свирепость его не знает границ.
– Ладно, я долго была за рулем, так что, пока твой друг убивает мою подругу, я пойду приму душ. – Она махнула мне рукой и направилась в ванную.
– Может, я помогу тебе?
Камила задержалась около ванной, повернулась ко мне и нарочито медленно сняла майку.
– Если ты начнешь мне… помогать, то наш ужин придется отложить до утра, – засмеялась она и закрыла за собой дверь.
Я пожал плечами, сел на кровать, закурил сигарету и стал ждать, уставясь в телевизор. Камила вышла минут через десять. Стройная, смуглая и обнаженная. Легкой походкой она медленно подошла ко мне, встала между моих колен и положила руки на плечи. Я обнял ее за талию и притянул к себе. У нее была удивительно нежная кожа. Губами я прикоснулся к ее животу и почувствовал, как пальцы Камилы сжали мои плечи.
– Ой! – в номер ворвалась панамка, таща за руку взъерошенного Ника, и я понял, что ее словам впредь следует верить. Ей действительно хватило всего пятнадцати минут, чтобы удовлетворить свои инстинкты, принять душ и привести себя в порядок. Через десять минут мы вышли на улицы ночной Мериды.
Я люблю этот город. Люблю с тех пор, как попал сюда первый раз. Складывается впечатление, что это город постоянного праздника. Сколько бы раз я ни бывал в нем, вечером жители собирались стройной толпой и шествовали по улицам под музыку возглавляющего процессию оркестра. Они наряжаются в лучшие одежды – мужчины в белых рубашках, женщины в старинных платьях. Но никто из них не может сравниться с детьми. Маленькие сеньориты в роскошных платьях и с огромными бантами на головах ловко лавируют среди взрослых, держа в одной руке веер или разноцветный шарик, а в другой мамину руку. Чтобы мама не потерялась. Иногда они строят веселые рожицы гостям города, за что бывают мягко отчитаны родителями. По улицам разъезжают открытые средневековые кареты, то там то здесь выступают артисты, льется удивительная по своей красоте мексиканская музыка. Сказочный город, в котором я хотел бы остаться жить. Мы вышли на улицу и слились с толпой.
Глава четвертая
14 ноября 1903 года. Город Мерида
«Неожиданно для себя я нашел ключ к расшифровке рукописи, проданной мне старым индейцем! Язык рукописи несколько отличается от известного мне языка юкатанских майя, но по прочтении ее вслух я легко стал узнавать большинство записанных в ней слов. Это легенда о Ягуаре (что на юкатанском наречии звучит „балам“, а на этом языке „балум“), Олене (чимай), Пауке (ах-той) и Солнце (кин). Они несли правителю некоего царства священную реликвию, обладающую огромной ценностью и мистической силой. Чем дальше я продвигаюсь в расшифровке текста, тем больше склоняюсь к мысли, что легенда сия основана на реальных событиях, произошедших много веков назад. Старый негодник не солгал мне. Эта рукопись действительно редкостная вещь – один из немногих дошедших до наших дней текстов, написанных индейцами майя времен конкисты. Она весьма ценна сама по себе, а кроме того, – и я более не сомневаюсь в этом – может привести меня к той самой реликвии. Послезавтра я отправляюсь в путь».
Январь 1530 года. Территория современного штата Чиапас
Гарсия вцепился в полоску солонины зубами, резанул ее ножом около самых губ и проглотил кусок не пережевывая. «Белые боги! – он усмехнулся, отрезая новый кусок. – Суеверные красножопые обезьяны… Одни плетут заговоры, другие о них сообщают в надежде занять место первых, а ты гоняешься теперь за ними по этим мерзким джунглям». Он разрезал остатки солонины на две равные части и бросил своим псам.
Нет, Гарсия не жаловался на судьбу. Напротив, именно здесь, в Мексике, он впервые почувствовал свою значимость и принадлежность к чему-то великому. Там, в Испании, он был никем. Обычным бедняком, промышлявшим мелким разбоем. Здесь же он стал воином, ревнителем христианства и рыцарем католической церкви, несущим язычникам слово Божье. И если кто-то противился этому, меч Гарсии всегда был готов призвать его к ответу. Он убил множество дикарей, но считал дело сие богоугодным, ибо, как сказано в Папской булле, «Всякий, оказавший сопротивление тому, должен считаться нанесшим оскорбление всемогущему Богу и святым апостолам Петру и Павлу». И сейчас он выполнял великую миссию – остановить гонцов, дабы не допустить объединения язычников. И никто не смел помешать ему в этом.
Гарсия много сражался с дикарями и на островах, и в северной Мексике. Их воинские способности оставляли желать лучшего. Но после событий сегодняшнего дня следовало быть настороже. Лошади были крепко привязаны к веткам деревьев. Пятеро солдат стояли на страже по периметру, а остальные, завернувшись в одеяла, спали на земле около разведенных костров. Гарсия посмотрел в сторону трех раненых соратников… Первая атака индейских лучников оказалась неожиданной, но не нанесла большого урона. Они убили одну из лошадей и исчезли в зарослях. Гарсия хотел пустить за ними собак, но в этот момент другая группа дикарей ударила с тыла, и одному из солдат стрела пронзила ногу. И в этом случае индейцы сразу же скрылись в сельве. Испанцы не слышали, как они бежали, просто в ту же секунду джунгли стихли, и только громкая брань солдат нарушала воцарившуюся тишину. «Трусливые скоты!» – в ярости крикнул Гарсия невидимому противнику. Их жалкие попытки остановить его вызывали лишь раздражение. Пока из бедра раненого извлекали стрелу и обрабатывали рану, люди и лошади смогли немного отдохнуть. Но вскоре Гарсия приказал снова продолжить путь. Солдат, лишившийся лошади, сел на лошадь погибшего в первом столкновении капитана. Индейцы начали выставлять заслоны, и это говорило о том, что они уже близко. Вторая засада была раскрыта благодаря боевым псам Гарсии. Но эти дикари не отступили, и бой выдался тяжелым. Краснокожие стреляли из луков и храбро ввязывались в схватку, ловко уворачиваясь от испанских мечей. Но на этот раз их копья били не по всадникам, а по лошадям. В итоге – убито три лошади и ранено два солдата. На тропе остались лежать четыре дикаря, еще, как минимум, двух в зарослях порвали собаки, и некоторые из них получили ранения. И снова индейцы растворились в сельве. Теперь Гарсия понял новую тактику краснокожих – если они не могли пробить испанские латы, значит, следовало перебить лошадей. Тогда, во-первых, белокожие не смогут преследовать их так быстро, а, во-вторых, передвигаясь пешими по такой жаре, они будут вынуждены снять с себя непробиваемые индейскими стрелами доспехи. «Хитрые обезьянки», – пронеслось в голове Гарсии.
