— Я не слышал, чтобы в последнее время убивали офицеров, — недоверчиво прищурил глаза Фернан.
— Убийство или несчастный случай… какая разница, сеньор, если итог один? — хмуро бросил отец Лукреции. — Утоп, упал с лошади или подавился печеньем… Если дело обтяпать мастерски, никто не подкопается.
— Я не успела ничего узнать.
— И слава Спасителю. Тебя могли убить.
— Но убили его! И еще я слышала, что чужеземца, который с ним разговаривал, зарезали прямо на улице.
— Ка-а-акого чужеземца?
— Андрадца, сеньор.
— Жерар де Альтеньи?!
— Не знаю. Наверное, да. Я слышала, что он посол.
Пр-р-риехали! Фернан мысленно выругался… Определенно все становилось на свои места. А точнее, наоборот… запутывалось еще сильнее. Один и тот же человек вначале передает бумаги Шейру, затем разговаривает с послом об Ордене Мантикоры — и в итоге все трое умирают. Разгадка была прямо под носом, но маркиз не мог ее разглядеть.
— Лейтенант разговаривал с послом?
— Да. Он приезжал к нему в дом. Я как раз набралась смелости, чтобы войти и…
— Вот они. — Из комнаты Лукреции вышел ее брат и принес маленький ящичек.
Фернан откинул крышку и достал документы. Они были двух видов. Тонкая часть — пожелтевшие и потрескавшиеся от времени листы. Всего шесть штук. Очень мелкие, едва различимые из-за ветхости бумаги буквы. Скорее всего, именно это и есть то, что Святой Агусто списал из дневников самого Великомученика Себастьяна. Толстая часть стопки — белая и совсем новая бумага. И почерк другой — крупный и размашистый. Тут не экономили и не мельчили. В глаза бросилось огромное количество цифр.
— Что там? — с любопытством спросила Рийна.
— Не знаю, — вздохнул «василиск» и протянул жене один из листков. — На этом языке я читать не умею. Староиренийский. Точнее, староцерковный.
— Вижу. Здесь я тоже бессильна.
Собственно говоря, это был язык времен Спасителя. Выдержки из дневников Великомученика Себастьяна написаны на староцерковном. Да и эти бумаги с цифрами… Дураку понятно, что их написали недавно, но и тут использовали древний язык. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Фернан давно уже знал, что почти вся внутри церковная переписка ведется на староиренийском. В мирской жизни его мало кто помнит, и за сохранность тайн, поведанных бумагам, можно не опасаться.
— Рийна, а Шейр знал этот язык.
— У него было достаточно времени и любознательности, чтобы выучить.
— Боюсь, что у меня этого времени нет.
Они покинули дом мастера Луиго, когда стемнело. Перед уходом, несмотря на протесты хозяина, Фернан оставил на столе тугой кошелек, а Рийна передала Лукреции перстень с изумрудом. Для девочки.
Дождь уже не падал с небес сплошной стеной и стучал по шляпе маркиза с ленивой грацией сытого тигра. Было свежо и сыро. Рийна ежилась, куталась в плащ и молчала.
— О чем ты думаешь?
Она посмотрела на него, откинула капюшон и неожиданно улыбнулась:
— О Шейре. То, что сегодня случилось, — настоящее чудо! У него есть дочь! А ведь я думала, что кузен — последний в семье шан Гарьердес. И она уцелела! Ты понимаешь, что это значит для нашего рода и клана?!
Фернан понимал. Что поделать, если у ламий род соперничает с родом, а клан с кланом? Каждая потеря кровной ветви наносит урон престижу того или иного клана, а значит, снижает шансы глав рода на руководящие посты, влияние среди своих соотечественников и нарушает межклановую иерархию, что для зеленоглазых горцев, слишком болезненно относящихся к чести и долгу, смерти подобно.
— Мы обязательно позаботимся о девочке. — Это были единственные слова, которые сейчас следовало произнести.
— Что ты намерен делать с бумагами?
— Докопаться до истины.
— И это после того, что из-за них случилось?
— Именно поэтому я и хочу все узнать.
— Мне это не нравится. — Он не видел ее лица, ламия вновь набросила капюшон, но маркиз почувствовал, как она нахмурилась.
— Знаю. — Он совсем по-мальчишески усмехнулся.
— И я боюсь.
Фернан промолчал. Жена редко признавалась в том, что чего-то боится. Это не в обычаях ламий.
— Надеюсь, у вас хватит мозгов не сообщать о находке кардиналу, сеньор? — пробурчала Рийна, поняв, что муж не отступит. — Если только клирики прознают…
Продолжения не требовалось.
— После разгадки я уничтожу документы.
— Даже несмотря на то что это святая реликвия?
— Сколь она свята? Все экземпляры, кроме этого, вкупе с оригиналами дневников были уничтожены по приказу Папы много веков назад. Этот уцелел лишь потому, что его надежно спрятали. Понимаю, что глупо лезть в церковные тайны, но это следует сделать. Иначе я перестану себя уважать.
— Вот за это я тебя и люблю, — неожиданно сказала она.
— За что? — не понял Фернан.
— За то, что, в отличие от многих, ты еще способен на безумные и совершенно дурацкие поступки.
— Ты не путаешь меня с де Армунгом?
Рийна звонко рассмеялась:
— И после этого ты еще пытаешься отрицать, что не загонишь меня в гроб?! Да мне на роду написано умереть из-за любимого мужчины!
— Не говори так, — неожиданно серьезно бросил Фернан.
— Не буду, — легко согласилась она. — И все же… что ты намерен делать с бумагами?
— Перевести их. Отец Рито мог бы это сделать, он хороший человек, но в этом деле я не рискну связываться даже со Святым Джеронимо.
[67]
У меня есть знакомый. Бывший профессор Университета города Боллоде. Буду надеяться на него.
— А если он начнет молоть языком?
— Нет. Он знает, что я его из-под земли достану. Живым или мертвым.
— Хорошая вещь — дурная слава, — хохотнула Рийна.
— Если ею разумно пользоваться, — подхватил Фернан и тут же осекся, одновременно натягивая поводья Снежной и выхватывая шпагу.
На дороге стояли люди. Человек тридцать. Черные плащи, шляпы, полумаски. Все вооружены. В небольшой арке, что располагалась по соседству с улицей, маркиз увидел мерцающие огоньки фитилей. Там до поры до времени прятались мушкетеры.
«Вляпались! — молнией пронеслось в голове Фернана. — Неужели кто-то был столь ловок, что успел узнать о бумагах?!»
