— Срамота, — сплюнул монах, и указующе вытянул руку: — Креста на тебе нет!
— Я… — положила Инга руку на грудь и сообразила, что фразу отца Никодима следует принимать в самом что ни на есть прямом смысле: нательного крестика она не носила. — А голос у меня не бесовский, я у вас на молитве сегодня была! Значит, не ведьма.
— А ну, перекрестись!
Инга с готовностью осенила себя крестом. Монах прошел между кострами к ней и протянул свой тяжелый медный крест, висящий на груди:
— Целуй!
Инга поцеловала.
— Вижу, — с явной неуверенностью произнес монах. — Вижу, что не дьявольским поползновением приобрела ты сей чудесный дар, а Божьей милостью. Велика сила Господа нашего и не всегда понятны помыслы его. Однако чудо сие звучать должно в храме Божием, а не в диких землях, и славить имя Его, а не языческие песни богохульные кричать.
— Это не богохульные песни, — обиделась Инга, — это «Машина времени»!
— Все равно молитвы в храме тебе надлежит петь, а не просто так… — смысла второй половины фразы монах, естественно не понял и в задумчивости пошел на свое место.
Над кострами повисла тяжелая тишина.
— Послушай меня, дочь моя, — повернулся вдруг на полдороге отец Никодим. — Коли Господь, вседержитель наш, голосом тебя таким наградил, то молчать небе невмочно. — Он перекрестился, а затем осенил крестом Ингу. — Благословляю. Пой!
Воин усмехнулся, начал перебирать струны. Инга тоже усмехнулась и звонко запела, глядя монаху в глаза:
Ты помнишь, как все начиналось?
Все было впервые и вновь.
Как строились лодки,
И лодки звались:
Вера, Надежда, Любовь.
О том, как рубили канаты,
И вдаль уходила земля.
И волны нам пели,
И каждый пятый,
Как правило, был у руля.
— Какая силища! — мысленно поразился Зализа. — Велика мощь Господа, если в простую девку такой голос может вложить. Ее, верно, и засечники у Невской губы слышат, и свены на своем берегу. Детям потом станут о сиренах, в Варяжском море живущих, разные истории сказывать.
* * *
— Пожалуй, государев человек, не поеду я с тобой, — сообщил утром иеромонах. — Благодарен я тебе за весть о пастве сей, без пастыря оставшейся. Сам Господь вложил сии слова в твои уста, дабы направить меня на исполнение долга пред Богом и людьми. Отныне надлежит мне остаться здесь и позаботиться и рабах Божьих…
Разговор происходил в воротах перед причалом, и провожать, как они думали, отца Никодима собрались почти все православные обитатели крепости.
— Да, хорошие людишки живут, — согласился Зализа. — Да только оставаться тебе здесь не нужно, отче. Крепостицу-то все равно срыть придется.
— То есть, как это срыть? — отодвинув монаха, выступил вперед воин в куяке, встречавший их вчера у лодки. — Почему?
— Места здесь порубежные, неспокойные, — небрежно пояснил Зализа. — Свены рядом, разбойничать любят. Нам чужая крепость на острове у отчих берегов не нужна.
— Почему же чужая? — оглянулся на остальных людей воин. — Мы свои.
— То вы сейчас сказываете. А как до дела ратного дойдет, все и перемениться может.
— Почему перемениться? Мы свои, русские. Вот и отец Никодим с нами остается…
— Если вы свои, русские, — неторопливо начал Зализа, — руку государя Ивана Васильевича держать намерены и земли наши защищать, тогда срывать вас не след. Тогда вас исполчать потребно, ибо Ливонский орден, силу в себе вообразив, к границам нашим подходит. Признаете руку государя — собирайтесь со мной, в ратный поход.
— От блин, попали, — откликнулся кто-то из глубины толпы.
— Простите, сэр, — окликнул опричника высокий худощавым воин в парусиновых портах и чуге. — Вы не могли бы подождать здесь, пока мы обсудим один вопрос? Мужики, пошли с мной.
Островитяне двинулись вдоль стены в сторону Невы. Опричник, после короткого колебания, стал пробираться в том же направлении с другой стороны земляного вала.
— В общем так, мужики, — остановился Сергей Матохин, решив, что с причала их разговор никто услышать не сможет. — Надо пользоваться моментом. Если сейчас тыщу пятьсот пятьдесят второй год, то через два года начнется война с Швецией, и крепость нашу один хрен сроют. Причем срыть смогут не лопатами, а артиллерией, и со всеми обитателями. Не наши, так шведы. Тем паче, что при Петре первом никаких крепостей на Котлине не было. У нас появилась возможность легализоваться, нужно использовать. В переписные листки всякие попадем, знакомые в войсках появятся, командиров запомним. Будет потом на кого сослаться и как свое гражданство российское подтвердить.
— Ни хрена себе способ легализоваться: война с Ливонским орденом. Жить надоело? — подал голос киномеханик Боря Вирикин, один из бывших «ливонцев».
— Для тех, кто плохо слушал, повторю: через два года война России со Швецией начнется. А мы как раз между жерновами сидим. Отсюда надо сваливать.
— Под копыта рыцарей?
— Боря, ты забыл почему мы сюда, в Кронштадт перебрались? Мастер правильно сказал: в этом мире есть только две категории людей, рабы и воины. Кем мы не хотим стать, мы уже решили. Пора привыкать к тому, кем стать придется. Хотим стать полноправными жителями России, не прятаться, не выкручиваться — придется рискнуть. И, кстати, стоит помнить, что Россию в течении всей ее истории все вокруг пытались сожрать. Зубы-то они, конечно, пообломали, но предки наши воевали непрерывно. Всегда. Привыкайте, господа.
— А куда торопиться? Ты же сам говорил, до войны со Швецией еще два года. Можно и подождать немного.
— А вот тут все с точностью до наоборот, — вступил в разговор Росин. — Сейчас мы все еще налегке, а что будет через два года? Кто-то из девушек почти наверняка успеет ребенка родить или в положении окажется, сами мы барахлом обживемся. Вот хорошо-то с детьми малыми и полными тюками от стрел бегать! К тому же, друзья мои, нам нужно что-то кушать. Сейчас мы огород немецкий раздракониваем, а что следующей весной делать станем? Чем копать, что сажать, как землю вспахивать? Подумали? Короче, я с Матохиным согласен, пора отсюда когти рвать, своими становиться и оседать куда-нибудь надолго, по полной программе. Возражения есть?
— У индейцев спросить надо, — выдал последний аргумент Вирикин. — Может, они не захотят.
— Как раз индейцам наша крепость по барабану, — покачал головой Костя. — Они свои вигвамы на любой поляне поставить могут. Предложу пойти с нами: захотят — пойдут; не захотят — останутся. Ну, решили? Тогда я пошел.
Зализа торопливо пробежался до причала и встречал иноземного воина уже там. Из подслушанного разговора он понял немного, но главную мысль вынес: островитяне пойдут с ним и предавать не собираются.
