Слухи о том, что где-то там во властной верхушке шли переговоры о возможном объединении КГБ и МВД, время от времени просачивались. Как было известно и то, что на роль руководителя объединенного ведомства претендует Баранников, человек, оказавшийся в числе самых близких к Борису Николаевичу Ельцину. Трудно судить, чем он завоевал особое расположение президента. Ясно было одно: давнее недоверие Ельцина к чекистам рано или поздно должно было привести к каким-то радикальным решениям. А уж в советчиках по поводу того, как «приструнить» былую могущественную спецслужбу, недостатка не было. Баранников был одним из тех, кто убеждал президента окончательно рассчитаться с КГБ. И сделать это можно было старым и испытанным способом — путем поглощения Комитета Министерством внутренних дел.
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА:«…Приносят мне телеграмму, поступившую по дипломатическим каналам, о том, что Борис Николаевич Ельцин встречался с «большой семеркой». В глаза бросилась кем-то подчеркнутая фраза: «Я ликвидирую КГБ»…
Я пошел к Бурбулису:
— Геннадий Эдуардович, как это понимать? Что мне делать?
В это время как раз решался вопрос о формировании правительства Гайдара, войду я туда или нет. Бурбулис говорит:
— Пошли к Ельцину!
И мы пошли. Заходим вдвоем. Я спрашиваю президента:
— Борис Николаевич, как понимать, что вы пообещали «большой семерке» ликвидировать КГБ? Я возглавляю эту структуру. Что нам делать?
Он с раздражением отвечает:
— Я принял решение слить вас с органами внутренних дел.
— Борис Николаевич, вы представляете, что это как камень бросить в болото?
— Кто камень, а кто болото? — с явной неприязнью отвечает тот.
— Борис Николаевич, нельзя этого делать. Это будет неуправляемая структура. То, что КГБ и МВД традиционно конкурируют между собой, для вас же лучше! Объединение будет означать победу одной группировки над другой. Нельзя этого делать!
— Я решение принял. Свое решение менять не буду.
— Ну что ж, очень печально. Я выполнять такое решение тоже не буду!
— Что-о? Вы многого не понимаете. Все, разговор окончен!
На том мы расстались. После этого разговора практика личных еженедельных докладов прекратилась… Все! Меня отсекли! Ельцин потерял ко мне интерес»
(В.В. Иваненко, Генеральный директор АФБ России).
Конечно, тогда ни Орлов, ни его коллеги почти ничего не знали о существе происходящих событий. До них доходили лишь обрывки информации, свидетельствующей о том, что над российской контрразведкой нависла реальная опасность не просто потерять самостоятельность, а превратиться в придаток более мощной, но не имеющей никакого отношения к государственной безопасности структуры.
— Этого же нельзя допустить! МВД просто поглотит нас, растворит в себе! Это уже будет не госбезопасность! — отчаянно восклицали одни.
— Нас же в пятьдесят раз меньше, чем эмвэдэшников! От ЧК ничего не останется! — говорили другие.
— А ты думаешь, что они хотят, чтобы что-то осталось? Да они все — и Бакатин, и Баранников — хотят искоренить «чекизм» — ими же самими придуманную, приписываемую нам идеологию! — возражали третьи.
Во всех кабинетах на Лубянке в середине декабря 1991 года царило лихорадочное возбуждение, временами переходившее в состояние подавленности и уныния. Именно тогда многим сотрудникам, далеко не самым худшим, пришло в голову искать новые способы приложения своих сил. Им надоело быть постоянными объектами упреков и обвинений, недвусмысленных угроз и презрительных насмешек. А грозящее объединение с МВД вообще многими сотрудниками рассматривалось как публичное унижение. И дело тут не столько в извечном противоборстве двух структур, сколько в существенных различиях между ними — по характеру задач, по уровню подготовки, даже по менталитету сотрудников.
16 декабря 1991 года, день.
Москва. Лубянская площадь.
Здание АФБ России. Кабинет № 535
Через пару дней кому-то удалось раздобыть проект указа президента об объединении, и всем стало понятно, что слухи о нем не беспочвенны. Пока Иваненко пытался доказать ошибочность такого решения, в самом здании на Лубянке продолжались разброд и шатание. Казалось, что уже никто не работает, а все только и обсуждают грядущую реорганизацию. В курилках, в столовой, в буфетах, на лестницах — везде стояли кучки встревоженных людей, реально понимающих, что сулят большинству из них предстоящие пертурбации.
В кабинет к Орлову зашел взволнованный событиями начальник Оргинспекторского управления Юра Афонин
[147]
, с которым его связывали очень теплые, немного ироничные, но дружеские отношения.
— Андрей, ты не думаешь, что нам надо что-то делать? Валентиныч пусть действует на своем уровне, а мы…
— Что ты предлагаешь, Юра?
— Надо как-то сориентировать людей! Нельзя же ждать, пока нас поведут, как стадо баранов, на заклание!
Орлов поморщился. Ему претили пустые разговоры. Как человек действия, он предпочитал реальные поступки, нежели длительные словопрения. Но в данном случае он действительно не знал, как поступить. Решение принималось на самом высоком уровне, и повлиять на него было невозможно.
— Что ты предлагаешь конкретно? Что мы можем сделать?
— Ну ты сам подумай! Ты же у нас — голова! — Он усмехнулся. — Ты же писатель! Напиши! Воззвание какое-нибудь!
— Что-о?
— Ну, обращение к сотрудникам, чтобы они хотя бы могли занять определенную позицию!
— Обращение от кого?
— Да ни от кого! Просто. Взять и написать нашу точку зрения и распространить среди сотрудников!
Орлов задумался. Предложение казалось очень странным, даже немного диким.
«А, собственно, почему бы и нет? — подумал Андрей. — Надо же что-то делать! Может, действительно что-то такое написать. Вряд ли это повлияет на решение президента, но… Что «но»? — спорил он сам с собой. — Но это, по крайней мере, покажет, что мы не стадо баранов и у нас есть своя позиция!»
А спустя несколько часов в зданиях бывшего КГБ из рук в руки стала передаваться листовка, в которой говорилось о том, что планируемое объединение — «не что иное, как возрождение пресловутого НКВД», что сосредоточение в одних руках столь мощных полномочий наделяет руководителя ведомства неограниченной и неподконтрольной кому-либо властью, что подобное решение «противоречит духу демократических преобразований» и, конечно же, не может быть поддержано абсолютным большинство сотрудников органов госбезопасности.
Это была очередная фантасмагория! Несколько сотрудников АФБ ходили по зданиям и, стараясь не привлекать внимания, распространяли листовки, только что размноженные на ксероксе. Совершенно нереальная, немыслимая в стенах спецслужбы ситуация! В самой законопослушной, самой дисциплинированной структуре, где распоряжение вышестоящих начальников всегда рассматривалось как непререкаемое, появились листовки, не только ставящие под сомнение готовящееся решение, но и, по сути, полностью дискредитирующие его.
