— На другую работу? А эта что, не нравится?
Андрей хотел что-то ответить сыну, но тут раздался телефонный звонок.
— Андрюша, это тебя.
Орлов взял трубку.
— Алло!
— Андрей Петрович, добрый вечер! Это Кузин! Я уже звонил несколько раз…
— Здравствуйте! Давно вас не слышал, Олег Юрьевич! — проговорил Орлов, даже не пытаясь скрыть недовольную интонацию. Прошло слишком мало времени, чтобы забыть их встречу 19 августа. В его ушах и сейчас звучали визгливо-угрожающие слова Кузина: «Подумай о себе! Тебе все припомнится!»
«Странно, — подумал Орлов, — этот тип попадается мне все время в самые трудные минуты. Есть же у людей такая способность! Опять, наверное, какую-нибудь гадость хочет сказать!»
— Кто? — шепотом спросила Оля, приблизив свое лицо к лицу мужа. Он же, слегка прикрыв трубку рукой и поморщившись, почти так же тихо ответил:
— Кузин!
Оля почти так же среагировала на известную ей фамилию. Она смешно сморщила нос и скривила губы, всем своим видом показывая, как неприятен ей этот человек.
— Андрей Петрович! Мне очень срочно надо встретиться с вами!
— Что? Я только что пришел с работы, еще не ужинал…
— Андрей Петрович, это очень важно!
— Знаете, Олег Юрьевич, все, что для меня важно, я знаю!
— Но… Андрей Петрович, это важно для вас! Прежде всего для вас! Прошу вас!
Орлов, как ему и не хотелось встречаться с Кузиным, почувствовал в его словах нечто такое, что повергло его в некоторое замешательство. А намек на важность разговора для самого Андрея сделал свое дело — он уже понял, что скорее всего не откажется от этой неприятной встречи.
— Хорошо, Олег Юрьевич, — холодно проговорил Орлов. — Давайте встретимся. Когда и где?
— Андрей Петрович! — В голосе Кузина почувствовалось радостное возбуждение. — Сейчас! Прямо сейчас!
— Я же сказал, что только пришел с работы и еще…
Кузин, не дав договорить Андрею, даже прокричал в трубку, наверное, чтобы быть более убедительным для Орлова:
— Да я здесь!
— Где — «здесь»?
— Здесь, возле вашего дома. Внизу.
Орлов отставил трубу и посмотрел на жену. Оля с тревогой наблюдала за странным разговором мужа.
— Он здесь, внизу. Спущусь к нему.
— Андрюша, все же остынет!
— Пять минут, не больше!
Орлов снова надел куртку и пошел к двери, бросив через плечо:
— Через пять минут буду! Мне с ним не о чем особенно говорить.
Кузин стоял рядом со своей темно-вишневой «семеркой», припаркованный рядом с подъездом. Было достаточно темно. Свет фонаря, пестревший мельтешащими снежинками, слабо освещал площадку перед домом, на которой стояло с десяток автомашин. Так как уже несколько часов шел снег, многие из них были припорошены пушистым белым ковром, поблескивающим микроскопическими точками-звездочками. Было морозно, но не ветрено и поэтому не очень холодно. Обычно здесь, в Крылатском, дуют сильные ветра, и от этого зима кажется более суровой.
Увидев Орлова, Кузин сделал несколько шагов навстречу и с деланным радушием сказал:
— Андрей Петрович, как я рад видеть вас!
— С каких это пор, Олег Юрьевич, вы так рады мне? В нашу последнюю встречу…
— Ой, Андрей Петрович, как говорится, кто старое помянет — тому зуб вон!
— По морде, что ли, хотите мне дать?
— Ну что вы! Едрён батон! Вы же мой начальник! Я вас очень…
— Ладно, Кузин! Хватит! Вы же не для этого меня пригласили сюда!
— Конечно нет! Я просто вспомнил… — Он не договорил и сразу же предложил сесть в его машину.
— Зачем? Я никуда не поеду!
— Да нет! Просто поговорить! Здесь же неудобно! А в дом вы меня не приглашаете!
— Нет! — хмуро констатировал Орлов. — Хорошо, давайте сядем в вашу машину.
— Конечно! Там и поговорим.
Он суетливо открыл дверь, приглашая Орлова сесть на переднее сиденье, а сам, обогнув капот, распахнул дверь и всей массой плюхнулся на место водителя. Казалось, в машине было холоднее, чем на улице. По всему было видно, что Олег Юрьевич уже долго «дежурил» около дома и, наверное, не решился подойти к Орлову без звонка, не без основания предполагая, что тот просто не будет с ним разговаривать.
— Ну, что вы хотели мне сказать? Что такое важное для меня?
— Понимаете, Андрей Петрович, мне очень жаль, что Российский Комитет разогнали… и… ну, что объединили нас с милицией… Но делать теперь нечего. Вот и вас, наверное, выбросят за дверь!
— Почему вы так решили?
— Вы же умный, можно сказать умнейший, человек, Андрей Петрович! — При этих словах Кузина Орлов невольно поморщился, настолько льстиво и лживо они прозвучали. Похоже, сам Кузин почувствовал фальшь в своих словах и поэтому стал продолжать разговор уже деловым, даже бесстрастным тоном.
— Андрей Петрович, если вам придется уйти из КГБ, то жизнь надо будет начинать сначала. Хлебнуть придется так, что мало не покажется! Устроиться сейчас очень трудно. Чекистов хоть и берут на работу, но все-таки сильно опасаются. Вы можете остаться без работы, потому что…
— Чего это вы так беспокоитесь обо мне?
— Я хочу вам добра!
Орлов хмыкнул, но ничего не сказал.
— У вас есть прекрасная возможность создать… — Кузин немного замялся, но потом все-таки продолжил, — создать стартовый капитал. Понимаете?
— Нет! — искренне недоумевая, ответил Орлов.
— Андрей Петрович, через вас проходило множество оперативных материалов о разных людях. У вас и сейчас, по моим данным, есть куча всяких заявлений с компроматом на больших людей, неучтенные справки по уголовным делам… всякие там бумаги, содержащие ценную информацию… разные документы… Книга, говорят, у вас какая-то в сейфе лежит…Теперь все это вам не понадобится. А ведь есть люди, которые готовы хорошо заплатить за такие материалы. Зачем уничтожать то, что может быть полезным?
— Полезным кому?
— Ну… — Кузин сделал паузу, как бы раздумывая, объяснять это Орлову или нет. — Вы же знаете, есть конкурентная борьба, есть лоббирование экономических интересов… Ну и все такое… Зачем пропадать бумагам? Ведь вам это ничего не стоит! Вернее, стоит! Не вы, а вам заплатят! Получите свое — и болт забьете на все! Деньги-то большие! Очень большие!
Орлов, казалось, плохо слушал Кузина. Он не отрываясь смотрел на круговорот снежинок в лучах фонаря, как будто эта картина занимала его больше, чем слова Олега. В полутьме салона лицо Орлова представлялось неясным размытым пятном, в котором нельзя было различить его черты, и уж тем более выражение.
