— Андрей, ты о чем? — Оля уловила недосказанность в словах мужа. — Мы и так ни с кем чужим не ездим в лифте. И вообще… Беспокоится не стоит.
— Стоит, Оля. Сегодня столько всякой швали вышло на улицу… Надо быть очень осмотрительными. Я прошу вас!
— Не беспокойся, Андрюша, все будет хорошо!
Весь остаток дня прошел без каких-либо неожиданностей, но Орлов подспудно ощущал гнетущее чувство ожидания чего-то плохого. Каждый раз, как раздавался телефонный звонок, он внутренне напрягался, словно могло произойти что-то непоправимое, ломающее привычные жизненные устои, грозящее нарушить сложившийся ход событий. Один раз звонила Валентина Васильевна, Олина мама, и они с полчаса делились своими новостями. Другой раз звонила какая-то не в меру активная женщина из родительского комитета по поводу очередного сбора денег на школьные нужды. И только поздно вечером раздался звонок, после которого Оля позвала мужа:
— Андрюша, возьми трубку! Тебя!
— Кто?
— Саша.
— Какой Саша?
— Да который у нас был! Не помню его фамилию.
— А! Ключевский?
— Да. Саша Ключевский.
Это был помощник госсекретаря. С ним Андрей познакомился еще в Белом доме в августовские дни, когда весь аппарат Бурбулиса представлял собой практически организационный штаб противодействия гекачепистам. Потом они с Андреем не раз встречались по разным поводам то на Старой площади в бывшем здании ЦК, то на Лубянке. Почувствовав сразу определенную симпатию друг к другу, они с удовольствием общались, пытаясь оказать взаимную помощь в хитросплетениях послепутчевых событий.
Однажды Орлов и Ключевский договорились встретиться после работы у Андрея дома, часов в восемь вечера. Раньше, конечно, не получилось бы, потому что и тот и другой не могли вырваться до этого времени. В тот день они выехали поздно, в начале девятого. Оля уже несколько раз звонила и обеспокоено спрашивала, приедут ли они вместе, ведь у нее все уже было готово. В семье Орловых к приему гостей готовились заранее, и делать это умели.
Когда машина, на которой они неслись в Крылатское по резервной полосе, достигла Кутузовского проспекта, раздался сигнал радиотелефона. Дежурный передал срочное поручение Иваненко обоим вернуться на Лубянку. Они круто развернулись прямо посередине проезжей части и с той же скоростью понеслись обратно.
В этот день Орлов чуть было не улетел в Грозный, в котором начались крупные беспорядки, в результате которых было захвачено здание Комитета госбезопасности республики. Весь Российский комитет, можно сказать, стоял на ушах. Поток шифровок, беспрерывные звонки по ВЧ и ОС,
[166]
формирование опергруппы для срочного вылета в Чечню. Сначала Иваненко решил отправить туда Орлова, видимо вспомнив его отчет о прошлогодней командировке в Душанбе сразу после массовых беспорядков. Но потом он почему-то передумал и сказал:
— Ты нужен мне здесь. Там другие справятся.
Но даже и после этого лихорадочное возбуждение у Орлова не прошло и он еще в течение некоторого времени чувствовал себя так, как, наверное, чувствует себя человек, летящий на борту Ан-2 и готовящийся совершить свой первый в жизни прыжок в бездну. Все это время в кабинете Иваненко находился и Ключевский, обеспечивавший постоянную связь со Старой площадью. И только когда опергруппа убыла на аэродром в Чкаловском, они смогли наконец покинуть здание на Лубянке.
Домой они приехали в двенадцатом часу ночи. Дети давно уже спали, а Оля, измучившись от ожидания, тоже прилегла и задремала.
— Ребята, что ж вы так поздно? Все давно уже остыло. Ну, садитесь. Я сейчас все подогрею.
В комнате был накрыт журнальный столик — три тарелки, рюмки, какой-то салат, соленые огурчики. Через десять минут они уже успели опрокинуть по рюмке и почувствовать, как по всему телу разливается тепло и уходит куда-то напряжение последних часов. Саша тогда много и интересно рассказывал о чем-то, они смеялись, забыв о том, что на часах было далеко за полночь. Было легко и необычно беззаботно. Именно тогда Андрей почувствовал, насколько превратной может быть жизнь. Вместо того, чтобы сейчас сидеть за домашним столом, он мог в эту декабрьскую ночь уже подлетать к ощетинившемуся ненавистью Грозному. И одному Богу известно, как и что могло дальше быть.
Ключевский уехал где-то под утро на комитетской дежурной машине, а Андрей с Олей еще долго говорили о том, что последнее время редко встречаются с друзьями, что в следующем году им, может быть, все-таки удастся поехать всем вместе к морю, дюнам, соснам и романтическим развалинам старых прусских замков.
Обо всем этом Андрей вспомнил, когда Оля сказала, что его просит к телефону Саша. Взяв трубку, он услышал характерный, с едва заметной хрипотцой, голос Ключевского:
— Андрей, привет!
— Здравствуй, Саш!
— Ну как ты там? Чем занимаешься? Ты в отпуске?
— Да, с сегодняшнего дня. Но ты же меня знаешь! Дел у меня, как всегда, по горло. Вот сделал этажерку, причем, заметь — сам! Весь день провозился… Материалы знаешь, как сегодня трудно достать. А у нас тут всего полно. Прошел около дома, смотрю — лежит…
— Извини, Андрей! У меня к тебе дело.
— Дело? Какое? Я же уже не у дел! — наигранно весело сказал Орлов и усмехнулся, заметив, что у него получился словесный каламбур.
— Понимаешь? — Саша запнулся на мгновенье. — Может быть, не по телефону…
— Хорошо. Но какое дело-то? Скажи хоть эзоповским языком.
— Да… с тобой хочет встретиться Зорькин.
[167]
Орлов знал, что Зорькин был председателем недавно созданного Конституционного суда, который должен был рассматривать соответствие Конституции законов и решений руководства страны, если они противоречат ей — отменять их. Поэтому одного только упоминания о Зорькине Орлову было достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. А она, конечно же, шла об указе Президента по поводу объединения госбезопасности и милиции в единое министерство с аббревиатурой МБВД.
— А я-то что могу, Саша? Я всего лишь бывший помощник бывшего генерального директора АФБ!
— Ну и что? Иваненко не будет. Он улетает завтра утром… Андрей, я больше у вас никого не знаю. Ну как?
— Саша, о чем речь? Нужно встретиться — я встречусь. Когда и где?
— Завтра в десять на углу Ильинки и Новой площади. Знаешь?
— Знаю. Хорошо, я буду.
— Только… ты понимаешь…
— Все ясно… Не беспокойся. До завтра.
— До завтра. Передавай Оле привет.
— Спасибо. Пока!
Андрей еще некоторое время сжимал в руке трубку, все еще обдумывая то, что сказал Ключевский. Он понимал, в какое опасное дело ввязывается. Президент принял решение объединить две мощные структуры сил безопасности. Большинство сотрудников МВД с нескрываемой радостью восприняли это, вполне обоснованно считая, что наконец будет покончено с привилегированным по отношению к ним положением чекистов. Сотрудники же госбезопасности, в определенной степени деморализованные после августовских событий, уже смирившиеся с раскассированном системы на несколько самостоятельных служб, восприняли это решение как неизбежное зло, хотя, в какой-то мере позволяющее сохранить остатки былой мощи, пусть хоть в урезанной и несамостоятельной форме. Воодушевление одних и подавленность других — это те настроения, которые царили в последние декабрьские дни 1991 года.
