— Ну и что ты надумал?
— Да я уже все решил.
— То есть?
— Ну решил, Хайдар. Там на повороте есть хорошее место.
— Дильшод, в этот раз упустить его нельзя. Ты понял?
— Понял. Сделаем как в прошлый раз.
— В ноябре, да?
— Да, да.
— КамАЗ?
— Хайдар, давай я буду сам заниматься этим делом.
— Ты уже позанимался вчера. Хозяин мне уже вставил за это. На какой они машине?
— Да на их «Ниве». С ним еще двое.
— Кто?
— Не наши!
— Хорошо!
— В этот раз осечки не будет.
— Ну хорошо. Как все закончится — позвони!
— Обязательно, Хайдар.
— Да поможет тебе Аллах!
26 февраля 1990 года, день.
Таджикистан. Варзобское ущелье
Чайхана, которая находилась на правой стороне Ленинабадского шоссе, была расположена в живописном месте Варзобского ущелья — с одной стороны вверх круто поднимались высокие горы, а с другой, сразу за дорогой, склон резко обрывался к бурным водам Варзоба. Они вчетвером уселись за уже сервированный продолговатый стол, стоящий в отдельной, оформленной в национальном таджикском стиле комнате.
— Если было бы лето, мы сидели бы вон там. — Сопровождавший Орлова начальник инспекторского отдела со сложным именем Абдуллоджон указал рукой на стоящие за окном могучие деревья грецкого ореха. — Ну ничего, Андрей Петрович, приедете летом — обязательно будем кушать там…
Орлов только кивнул головой. Вообще он не очень любил застолья. К алкогольным напиткам Андрей относился очень сдержанно, с удовольствием пил только вино, но, отдавая дань традиции, в хорошей компании мог выпить и немало водки. Коньяк он просто не любил, а виски, попробовав однажды, вообще не пил никогда.
Стол обслуживали три симпатичные девушки-таджички, одетые в длинные пестрые платья с разнообразными узорами, довольно узкие шаровары, заканчивающиеся выше щиколотки и неизменные расшитые тюбетейки. Приветливо улыбаясь, они ставили на стол красивые керамические тарелки и вазы с национальными блюдами. Тарелки с яркой зеленью — укропом, петрушкой, кинзой, луком — соседствовали с двумя большими блюдами, на одном из которых горкой высились самбусы — зажаренные в масле румяные пирожки самой различной формы, а на другом кабоб — маленькие обжаренные колбаски, усыпанные кругляшами репчатого лука, зеленью и рубиновыми зернами граната. Очень скоро в большом казане подали традиционный таджикский плов, от которого исходил изумительный запах жареного мяса и риса.
Абдуллоджон и Андрей попеременно говорили тосты, сначала за удачно проведенную командировку, потом за дружбу, за будущие встречи в Москве и на таджикской земле.
— Андрей! Вот приедешь осенью — и мы обязательно съездим на озеро Искандеркуль. Оно расположено на высоте две тысячи триста метров. Очень красивое горное озеро…
— С удовольствием, Абдуллоджон! Только до осени надо дожить!
— Доживем. Какие наши гады! Тебе нравится здесь?
— Конечно! Очень красиво! Только жалко, у меня не было времени все посмотреть…
— Ничего, в следующий раз. Кушай, Андрей, плов. Это очень хороший таджикский плов. Такого в Москве делать не умеют!
Абдуллоджон, выпив несколько рюмок водки, стал очень разговорчивым. Он без умолку рассказывал о красотах Таджикистана: о живописном Гиссарском хребте и величественных Фанских горах, о каком-то курорте с радоновыми ваннами и грязелечебницей, который находился поблизости, о том, что в этих местах с гор часто сходят сели, сносящие все на своем пути — дороги, дома, линии электропередач, деревья. Один такой сель, рассказал Абдуллоджон, снес целый кишлак, и оставшиеся люди вынуждены были переселиться в другое место. Они назвали новый поселок Хушьери, что по-таджикски означает «будь начеку». Абдуллоджон продекламировал:
— Лучше пить и веселых красавиц ласкать,
Чем в постах и молитвах спасенья искать.
Если место в аду для влюбленных и пьяниц —
То кого же прикажете в рай допускать?
— Омар Хайям?
[22]
— догадался Орлов.
— Да. Люблю его «Рубаи».
Немного разомлев от обильной пищи и нескольких бокалов вина, Андрей тем не менее не терял остроты восприятия происходящего, внимательно слушал то, что рассказывал ему коллега, краем глаза следил за тем, как девушки-официантки приносят новые блюда и уносят грязные тарелки, время от времени бросал взгляд в окно, из которого виднелась часть дороги и периодически раздавался шум проезжающего автомобиля. Будь начеку, — сказал Абдуллоджон. Это прежде всего относиться ко мне, — подумал Орлов. — Я должен быть осмотрительным и не терять чувства опасности. До отъезда остается всего несколько часов. Нужно продержаться во что бы то ни стало».
Когда дело дошло до чая, Орлов отказался от зеленого и попросил черный чай, который он очень любил, считал настоящим напитком и которого мог выпить не одну чашку. Можно сказать, что к чаю его приучила бабушка, к которой они приезжали в Москву каждое лето, когда отец Андрея был офицером и их семью мотало по всему Союзу — от Владимирского лагеря на Псковщине до Харанора и Даурии на границе с Монголией и Китаем. А потом, когда бабушка уже сама стала жить вместе с ними, Андрей еще мальчишкой любил по утрам садиться вместе с бабушкой на кухне и пить этот горячий, ароматный напиток. Бабушка пила чай исключительно из небольшого граненого стакана на зеленом блюдечке вприкуску с мелко наколотыми кусочками сахара. Это было не просто чаепитие, это был настоящий ритуал приобщения к живительной, священной жидкости темно-янтарного цвета, источающей удивительный аромат и тонкие струйки пара, клубящиеся над стаканом.
Конечно, здесь, в чайхане, чай был совсем другой. Тоже черный, тоже горячий, но не тот, не бабушкин. Но Андрей все равно с большим удовольствием выпил две чашки, отведав при этом несколько ломтиков тающих во рту засахаренных фруктов.
— Исмат, попил чаю? — спросил Абдуллоджон. — Иди к машине. Мы сейчас заканчиваем и скоро выйдем. — И уже обращаясь к Орлову, сказал: — Ну что, Андрей Петрович, понравились вам таджикские национальные кушанья?
— Спасибо, Абдуллоджон! Это было замечательно! Теперь я, по крайней мере, знаю, что такое таджикская кухня!
— Ну, это еще не все! Мы попробовали только самую малость! А есть ведь еще угро, лагман, мастоба…
— Абдуллоджон, я думаю, это все мы отведаем в следующий раз.
— Хорошо, Андрей! Поехали?
— Поехали!
26 февраля 1990 года, день.
Таджикистан. Душанбе
Валера Богомолов никак не мог попасть ключом зажигания в щель замка. Руки его дрожали, а от выпитой водки в голове стоял какой-то гул. Он потер виски руками, но гул не ослабевал, а наоборот, усиливался, как будто его голову кто-то сжимал обручем и теперь затягивал его, с удовольствием наблюдая за мучениями своей жертвы. Наконец он попал ключом в злополучную щель, мотор взревел, и мощный КамАЗ стал выезжать со двора автобазы. Валера посмотрел на часы — было около двух. «Через сорок минут я буду уже там», — обреченно подумал он и сильно сжал баранку. Ему хотелось оказаться сейчас далеко отсюда, там, где его никто не мог найти, где никто не мог унижать его и помыкать им, где его никто бы не знал и поэтому не мог сделать с ним то, что сделали «они».
