Когда я проинформировал Гальдера о сложившейся ситуации, он зачитал мне приказ фюрера, где последний требовал от 4-й армии «не отступать дальше ни на шаг», но соглашался [291] с ограниченным отходом армейской группы Гудериана (2-я танковая армия), 3-й и 4-й танковых групп, а также 9-й армии — в случае если это действительно необходимо. Бреши в линии фронта у Лихвина и Тулы должны быть запечатаны при подключении резервов. Мне оставалось только доложить, что резервов у меня нет!
Во второй половине дня Грейффенберг проинформировал меня, что фюрер, по словам Шмундта, во время сегодняшнего утреннего брифинга снял Браухича с поста Главнокомандующего и что теперь осуществлять связь с группой армий будет Шмундт., Вечером я позвонил Шмундту, сообщил ему об ухудшении ситуации в секторе группы армий испросил, докладывал ли Браухич фюреру об обстановке на фронте во всех подробностях и передал ли ему мой рапорт относительно того, что избежать уничтожения войск группы армий не удастся, если не будет снято требование об удержании группой армий прежних передовых позиций. Шмундт ответил, что не знает, был ли передан этот рапорт фюреру, после чего я продиктовал ему под запись свой рапорт от 13 декабря слово за словом и добавил:
«Причина, почему я ставлю под сомнение способность наших войск удержаться на новых неподготовленных позициях, ясна. Я не могу оттянуть к новым позициям свои моторизованные части из-за нехватки горючего, как, равным образом, подвезти к ним артиллерию на конной тяге, поскольку лошади не в состоянии тащить большой груз по обледеневшим дорогам. Типичным в этом смысле является случай с 267-й дивизией, которая, отступив сегодня с занимаемых позиций, лишилась всей своей артиллерии. В этой связи вероятность того, что мы отступим к тыловым позициям без артиллерии, весьма велика. С другой стороны, приказ «держаться» вызывает у меня озабоченность в том смысле, что войска могут начать отходить и без приказа». [292]
Шмундт объяснил мне, почему фюрер отдал группе армий приказ «держаться». Группы армий «Север» и «Юг» в настоящее время не сдвинулись с места и прочно удерживают свои позиции. А коли так, то и группе армий «Центр» это тоже по силам. Фюрер сказал так:
«Я не могу бросать все, что у меня есть, в бескрайние зимние просторы только потому, что линия обороны группы армий «Центр» прорвана в нескольких местах».
Фюрер возложил на себя полную ответственность за происходящее и делает все, что в его силах, чтобы выправить ситуацию. Так что ни один солдат из тех, что околачиваются сейчас в тылу, от фронта не отвертится. Другое дело, что фюрер не был полностью осведомлен о серьезности положения. Я ответил Шмундту, что у меня в этом смысле совесть чиста. На это Шмундт сказал, что имел возможность в этом убедиться, поскольку не так давно побывал в штаб-квартире группы армий.
Я продолжал:
«Фюрер должен знать, что он в данном случае кладет все яйца в одну корзину. В своем недавнем приказе он говорил, что я должен использовать все свои резервы, чтобы запечатать бреши во фронтах. Хотя мы в последнее время завели дурную привычку подтягивать из тылов войска безопасности, сегодня у меня под рукой не более двух полицейских батальонов. И это мой единственный резерв!»
Шмундт ответил, что уже докладывал обо всем этом фюреру. Он сказал, что опасности, связанные с отходом, в действительности, возможно, и впрямь аналогичны тем, на которые указываю я, но добавил, что взвесить все «за» и «против» в настоящее время очень сложно. В некоторых случаях для того, чтобы принять то или иное решение, приходится чуть ли не в прямом смысле метать игральные кости.
Шмундт пообещал все сказанное мной сегодня немедленно довести до сведения фюрера. [293] В заключение я сказал:
«Вы наверняка осведомлены, что мое здоровье оставляет желать много лучшего. Если фюрер полагает, что к решению проблем группы армий следует привлечь более здоровые и молодые силы, с чем я абсолютно согласен, его ни в коем случае не должны заботить ни мой статус, ни мое положение. Сейчас на кону стоят не судьбы отдельных личностей, но вся кампания в целом. Очень вас прошу поставить его об этом в известность. Хочу, кроме того, чтобы меня правильно поняли: это не угроза, а элементарная констатация факта».
В 12.30 мне позвонил фюрер и сказал, что получил от Шмундта мой рапорт. Я сказал, что это повтор рапорта, который я отдал Браухичу 13 декабря. Далее фюрер обсудил, цитируя мои положения чуть ли не слово в слово, все «за» и «против» удержания передовых позиций и намеченного нами отхода и пришел к выводу, что при сложившихся обстоятельствах нет никакого смысла осуществлять отход на неподготовленные позиции, бросая по пути технику и артиллерию. Через несколько дней мы снова окажемся в аналогичном положении, но уже без тяжелого вооружения и артиллерии. По этой причине группе армий остается одно: закопаться как можно глубже в землю и любой ценой удерживать свои нынешние позиции, не отступая ни на шаг. Он, фюрер, лично сделает все, чтобы помочь осуществлению этого плана. В частности, максимально усилит Люфтваффе и подтянет сильные пехотные части. Короче, все и вся будет приведено в движение. Фюрер повторил, что убежден, что в этой ситуации есть только один выход, а именно: держаться. Я сказал, что уже издал приказ аналогичного свойства, но считаю своим долгом предупредить о возможности прорыва фронта группы армий в одном или нескольких местах. На это фюрер ответил:
«Что ж, придется это принять». [294]
17/12/41
Были изданы два строгих приказа: первый — держаться любой ценой, второй — безжалостно гнать на фронт всех, кто по какой-либо причине укрывается за линией фронта.
Ситуация продолжает оставаться очень напряженной. 2-я армия настоятельно требует подкреплений. 4-я армия, на правом крыле которой противник неоднократно вклинивался в оборону, пытается ликвидировать прорывы своими силами. По крайней мере некоторые части 78-й дивизии, отрезанной вчера противником, присоединились к 4-й танковой дивизии.
3-я танковая группа отброшена назад. Противник преследует отходящее правое крыло 9-й армии, находясь от него в непосредственной близости, по причине чего тут и там завязываются ожесточенные бои. Приходят рапорты о концентрации войск противника в районе Торжка.
Два моторизованных полицейских батальона, освобожденные от службы в тылу, завтра отправятся в распоряжение 4-й армии.
Во второй половине дня позвонил Браухич и сказал:
«Вы недавно жаловались на самочувствие. После совещания с фюрером вам следует попросить его предоставить вам отпуск для восстановления здоровья».
Так как Браухич 14 декабря просил меня по возможности «держаться», этот звонок показался мне странным. Я спросил его, не будет ли подобное заявление рассматриваться в ставке фюрера как попытка дезертирства с моей стороны. Браухич в довольно решительной манере сказал, что «не будет». Наша выдержанная в теплом, товарищеском духе беседа завершилась короткой дискуссией, касавшейся вопроса моей замены. Сразу же после этого я перезвонил Шмундту и попросил его сказать мне напрямую, не истолкует ли фюрер мою просьбу об отпуске как попытку выйти из дела в трудную минуту. Уж лучше упасть на рабочем [295] месте, нежели слышать у себя за спиной обвинения в дезертирстве. Шмундт быстро сказал:
