Книга Череп епископа, страница 52. Автор книги Александр Прозоров

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Череп епископа»

Cтраница 52

— Запарить надо бы на утро, — громко приговаривал Прослав: так, чтобы слышал скучающий неподалеку караульный. Но пришедшему на чужую землю кнехту было глубоко наплевать, сколько хлеба отсыплют себе суетящиеся рабы.

Наконец соседи угомонились — больше золотистую рожь прятать было некуда. Посовещавшись, они разделились натрое: Прослав остался ощипывать птиц, Харитон отправился искать какую-нибудь бадью, чтобы напоить лошадей, а Бронислав, сунув топор за пояс, двинул в лес за дровами. Здесь им никто не запрещал рубить любые деревья на свой выбор и делать с ними все, что только заблагорассудится.

К сумеркам, до отвала объевшись жареной гусятины, сервы разлеглись по своим саням, утонув в свежем сене и подложив под головы набитые рожью мешки. Теперь война уже не казалась им столь страшным делом. Рядом довольно фыркали укрытые теплыми попонами лошади.

* * *

Домчав до Ижоры, Никита словно в первый раз увидел вознесенный над куполом крест, свернул к нему, скинул лыжи и с разбега вломился в широкие двери часовни. На миг замер, поймал на себе недоуменные взгляды собравшихся здесь людей, потом гулко бухнулся на колени и неумело перекрестился:

— Прости меня, Господи!

На него опять с недоумением оглянулись, после чего стоящий у алтаря мужик, накинувший поверх овчинного полушубка широкие ленты фелони, начал негромко, с некоторой заунывностью петь, совершая замысловатые движения толстой зажженной свечой. Время от времени он осенял себя крестом и кланялся, а все присутствующие следовали его примеру. Хомяк, после короткого замешательства, начал вести себя как все, хотя с коленей так и не поднялся.

Служба длилась около получаса, после чего одетые в овчинные тулупы мужчины и упакованные во множество юбок женщины начали расходиться.

Священник аккуратно снял с себя ризу, многократно сложил, поцеловал, после чего осторожно уложив в резной деревянный ларец, прижал сверху крестом, закрыл шкатулку, осенил себя знамением и низко поклонился. И только после этого подошел к новому прихожанину:

— Рад видеть тебя, сын мой, — перекрестил священник Никиту. — Какая сила пробудило такое рвение в душе твоей, раз ты врываешься в часовню посреди богослужения и столь громко вызываешь к имени Божиему?

— Я, — запинаясь признал Хомяк, — я видел… Я такое видел! Скажите, кому свечу поставить надо, куда, чтобы от нечистой силы охранило?

— «И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул, — нараспев процитировал священник. — И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли». Божье благословение не покупается за свечи или телячьи окорока, сын мой, ибо сие место есть храм Божий, а не место торговли. Чтобы обрести покровительство Его, вначале следует впустить Его в свое сердце.

— Да, да, я согласен, — суетливо закивал Хомяк.

— «И они тотчас, оставив лодку и отца своего, последовали за Ним», — кивнул священник, осеняя коленопреклоненного Никиту крестом. — Во имя Отца, и Сына, и Духа святого. Крещен ли ты, сын мой?

— Не знаю, — честно признал бывший чиновник. — Модно было это одно время, но времени как-то не нашлось. Разве что родители в детстве.

— А сам откуда?

— Из деревни Келыма, — пересохшими губами произнес Хомяк. — Семена Астапича и Агрипыны Федоровны сын.

— Это оттуда? — неуверенно переспросил мужик. — С дурного места?

— У меня там все деды и прадеды похоронены! — наконец поднялся с колен Никита, и тут же оказался на три головы выше мужика и втрое шире его в плечах.

— Не о том я, — примиряющим тоном произнес священник. — Я хочу сказать, что в первую голову креститься тебе нужно, сын мой, а уже потом силой Божией деревню свою отчую от порочного духа оборонять. Ты ведь из дому как есть прибежал? Пойдем. Время позднее, пора поснедать, чем Бог послал, и почивать ложиться. Я тебя в своем доме устрою, места на полатях хватит.

Поутру Хомяк немного отошел от пережитого шока, и даже смог более-менее спокойно разговориться с местным священником по имени Иван — рассказать, как живет в пугающей местных жителей деревеньке Кельмимаа, как рыбу ловит, каким хозяйством обзавелся. Сейчас при свете дня, и для самого Никиты, и для Ивана, большую часть времени являющегося точно таким же работягой, наиболее важным казалось то, что в десяти верстах выше по течению маются в холодном хлеву три голодных поросенка. Кому же их кормить, поежели хозяин здесь?

— Ты ступай, свинюшкам кинь чего-нибудь, да потом сюда перегони, пока не пропали, — посоветовал священник. — Первое время у меня поживешь, потом дом тебе поставим, да жену подберем, коли до сего дня на дело это ты не снизошел. А что до крещения: то сей акт хорошо в воскресение творить, в день праздничный и Господу угодный.

Привыкший к своим розовобоким питомцам Хомяк сам беспокоился о живности, а потому без лишних разговоров встал на лыжи и отправился в обратный путь. Под холодным, но ярким слепящим солнцем, по ровному снежному насту до родных мест он домчал всего за полтора часа, и задолго до полудня поднялся на взгорок. Над трубами обоих домов курился легкий дымок, и поросята из соседнего сруба не визжали, требуя своего законного варева, а сыто и довольно похрюкивали. Получалось, их хоть сейчас можно выпускать на улицу и гнать к новому месту обитания. Поминутно оглядываясь, Никита прокрался к своей избе, по-воровски скользнул в дверь, покосился по сторонам, прислушиваясь к каждому движению, потом выдернул из сундука заплечный мешок, принялся торопливо скидывать туда вещи: кирзовые сапоги, кистень, часы и сотовый телефон, снятую с убитого пришельца кольчугу, теплый, почти целый тулуп с шитыми алой шерстяной тесьмой швами, две бутылки из-под водки с завинчивающимися крышками. Вроде, все. Хомяк накинул на горловину петлю, старательно затянул. И тут взгляд его упал на окно. Большое, снятое с «Доджа» окно со сдвижной форточкой. Его так просто не унесешь — тем более, что оно здесь и не одно.

Как не унесешь вид из окна: уходящую вниз по склону тропку, поворачивающую за небольшую рощицу ивняка пополам с высокими березами. Странно, но за прошедшие четыре столетия этот вид совершенно не изменился. Разве только при Никите тропинка эта шла рядом с асфальтированным съездом, а далеко внизу, по Кировскому шоссе, то и дело мелькали юркие «жигуленки» и солидные «Камазы». А дед его из этого же окна видел, наверное, «Эмки» и «полуторки». А прадед — мощеную камнем дорогу и покачивающиеся на мягких рессорах двуколки.

Никита опустил вещмешок на пол, вытянул из-за пояса топор — уже не таясь, а с хищным оскалом осматриваясь по сторонам. Потом вышел на вытоптанную площадку перед домом и, повернувшись к острову, громко крикнул:

— Это моя земля! И никуда я отсюда не уйду! — он размахнулся и глубоко всадил топор в мерзлый грунт. — Не дождетесь!

* * *

С первыми лучами двор усадьбы начал оживать. Первыми потянулись к погребу кухарки, выбирая мясо для первой утренней трапезы, молодая деваха сбегала к курятнику и выскочила из него с полудюжиной яиц. Немногим позже, когда небосклон уже начал расцвечиваться ранними лучами, а над крышами поползли ароматные съестные запахи, те же кухарки отнесли пару бадей к свинарнику — и оттуда послышалось радостное приветственное хрюканье. Пара сонных подворников зацепили из лежащей возле ворот копенки охапки сена, и унесли лошадям. Сено — пища легкая, его можно без страха давать и коню запаренному, и перед работой. Все та же деваха отправилась к курятнику с полным коробом проса, и вскоре из-за легкой створки послышалось яростное кудахтанье. Будь сейчас лето — куриный выводок наверняка выставили бы за ворота, на вольный выпас, но чего им делать в снегу?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация