— Завтра к полудню, — заиграл желваками рыцарь Иван. — Завтра к полудню вы сможете выбрать для себя в Гдове самый лучший дом!
— Я вам верю, сын мой, — с неожиданной легкостью согласился священник. — Вы очень талантливый молодой человек. У вас должно получиться.
* * *
Солнце еще только раздумывало, подниматься ему над горизонтом, или отложить это на другой день, когда пищали и бомбарды дружно выплюнули в крепостную стену первые ядра. В деревне Подкурье в это время орденские оруженосцы и епископские дворяне выстраивали кнехтов в отряды и уводили к городу, а рыцари вновь облачались в полный доспех, выходили на улицу, шли к помосту, сколоченному по образцу тех, что ставят на турнирах, откуда слуги и сажали их на коней.
Нет, сегодня цвет Ордена идти в бой не собирался — именно поэтому кавалеры не ленились надеть на себя все до последней кинжальной цепочки. С одной стороны, полная нагрузка была нужна боевым лошадям для привыкания, с другой — зрелище десятков закованных в непрошибаемую, сверкающую на солнце броню должно хорошенько припугнуть засевших в городе язычников и побудить их сложить оружие как можно скорее.
Рядом с командующим небольшой, но сильной армией гарцевал дерптский епископ, чья темная монашеская ряса, накинутая поверх мехового дублета, резко контрастировала с окружающей сталью.
Куртина под непрерывными ядерными ударами уже давно покрылась трещинами, и каждый раз вздрагивала, словно поставленный на ребро ломтик сыра. То, что она обвалится в ближайшее время, стало ясно не только атакующим, но и обороняющимся — и красные войлочные колпаки стрельцов над каменными зубцами уже не мелькали.
Залп!
Стена рыхло содрогнулась, но устояла. Епископ посмотрел на нее, на сына Кетлера, на небо. Солнце еще только-только поднялось над горизонтом, и до полудня оставалось много времени, и тем не менее рыцарь Иван нервничал, хотя голову в сторону священника не повернул ни разу. Он держал свой шлем на сгибе локтя, оставаясь только в стеганном подшлемнике и кольчужной шапочке, и сосредоточенно наблюдал за работой бомбардиров. Те перезарядили пушки, поднесли фитили к запальным отверстиям:
Залп!
Стена мелко затряслась. Бомбардиры кинулись прочищать стволы. Не дай Бог в них останется хоть одна тлеющая соринка! При засыпке пороха заряд неминуемо взорвется, унося невезучего заряжающего в преисподнюю! Прочистив банником ствол, следовало засыпать в него порох. Затем сам заряд необходимо прибить, втолкнуть следом ядро, заполнить запальный канал, и только тогда можно производить следующий выстрел. Набившие, руку на ратной работе ландскнехты умудрялись выпускать каждый час по два ядра. Отличный результат, если сравнить его с тем, что моряки испанских, английских, французских флотов успевали сделать от силы по два залпа в день!
— Смотрите, смотрите!
Не дожидаясь нового залпа, стена внезапно, все более и более ускоряясь, поползла вниз, словно была слеплена из сырого песка и высушена солнцем. Несколько мгновений, и вот перед лицами доблестных ливонских воинов вместо неодолимого бастиона лежит обычная груда камней, за которой видны крыши изб, рубленные стены, тылы башен противоположной стороны города.
На этот раз уже командующий армией, не сдержав довольную улыбку, поднял глаза к небу, по которому солнцу предстоял до зенита еще очень долгий путь, а затем покосился на епископа. А священник сделал вид, что ничего этого не заметил.
Но прошло около четверти часа, ливонская армия ничего не предпринимала и епископ, не выдержав, заговорил:
— Простите, господин кавалер. Не хотелось бы вмешиваться в ваши дела, но чего мы ждем?
— Мы разрушили стену, — снисходительно объяснил сын верховного магистра. — У обороняющихся больше нет никаких шансов. В таких случаях города сдаются. Сейчас к нам выйдут парламентеры, мы обсудим вопросы сдачи оружия, выплаты контрибуции либо права на разграбления, после чего займем крепость.
— Господин рыцарь! — не выдержав, едва ли не заорал священник. — Вы имеете дело с язычниками! С неотесанными дикарями, незнакомыми с цивилизованными правилами ведения войны! Они никогда не сдаются. Парламентеров не будет!
— Вы уверены? — не поверил сын магистра. — Если войска возьмут город штурмом, солдаты будут злы, как голодные крысы, и разграбят их дочиста, вдоволь сорвав злость на всех, до кого смогут дотянутся.
— Русские слишком тупы, чтобы понимать такие очевидные вещи, — покачал головой епископ. — Они всегда дерутся до конца.
— Ну, если так… — рыцарь попытался привстать на стременах, но не смог поднять веса своего тела, а потому просто повысил голос: — Господин Ханган! Передайте, пожалуйста, ландскнехтам, что я отдаю город им.
Ливонский дворянин, которому орденские рыцари коня пока не выделили, кивнул, не спеша дошел до стоящих между кострами воинских колонн. Спустя минуту одна из них разразилась громкими, радостными воплями и, теряя строй, устремилась к пролому. Вместо бесполезных в ближнем бою мушкетонов они держали в руках длинные палаши и легкие топорики.
— А-а! — то ли подбадривая себя, то ли стремясь напугать язычников, во всю глотку орали наемники, перепрыгивая узкие траншеи сапы и набегая на стену.
— Сейчас, — тихо произнес рыцарь, и почти одновременно башни шарахнули по нападающим каменной картечью. С громкими криками покатились, хватаясь за переломанные конечности, люди — но большинство продолжало мчаться вперед, изо всех сил втягивая головы в плечи. Неожиданно башни снова выплюнули облака белого дыма, собрав новый урожай искалеченных. Погибших почти не было, большинство раненых потом удастся вылечить — но для этого похода они все равно уже бесполезны. Потери.
Из-за стены послышалась частая пальба.
— Господин де Толли, — нервно закусал губу командующий. — Возьмите сотню Ахметской комтурии и помогите ландскнехтам.
Сын великого магистра все еще не верил в беспредельную глупость русских, надеялся на победу — а потому не хотел первыми подпускать к добыче хмурых епископских воинов. Пусть лучше богатеют сервы его друзей.
Стрельба в городе стихла, стали отчетливо слышны выкрики, звон металла. Над завалом внезапно появилась фигура в красном, с короткой алебардой в руках. Он, стоя лицом к пролому, яростно рубил кого-то под собой. Но, если его было видно над завалом, значит, он рубится где-то на уровне второго этажа?
Командующий беспокойно тронул шпорами коня, и тот сделал вперед несколько шагов, опасно приблизив всадника к крепостным башням — но русские, похоже, пренебрегли одиночной целью, дабы успешно вести фланкирующий огонь. К пролому торопливо приближались новые отряды. Ахметские кнехты предпочитали пластинчатые доспехи, из-за чего на некотором удалении напоминали вставших на ноги больших чешуйчатых рыб. Взятые в армию от сохи, любому оружию они предпочитали топоры, которыми владели с полной виртуозностью.
Особого азарта в наступлении они не проявляли — одетый в легкие латы дворянин обогнал свою сотню на пару десятков шагов. Это его и спасло: он оказался уже в проломе, когда сразу четыре ствола дали из башен фланкирующий залп — но на этот раз они стреляли железным жребием! Куски грубо порубленных металлических прутьев в отличие от каменной гальки не ломали ноги и руки — они рвали их, как бумагу, и летели дальше, они не проминали латы и кирасы — они пробивали преграду и входили далеко во внутренности. Словно огромная гребенка прошла по наступающей колонне, вычистив едва ли не половину наступающих ливонцев — а все остальные кинулись врассыпную.
