Семен быстрым шагом ушел в бывшие покои боярина Волошина, встал к его французскому бюро, достал лист бумаги и начал писать.
Василий примчался незадолго до сумерек — как и положено, на двух конях, с чересседельными сумками с припасом, в алом куяке поверх кольчуги. Правда, без копья — в порубежных делах, когда все больше лесными тропами приходится пробираться, от рогатины больше мороки, нежели пользы. Легко взбежал по крыльцу, позвякивая кольцами кольчуги:
— Здравствуй, Семен. И тебе здоровья, хозяюшка. Никак случилось что? Захар твой сболтнул, гонец с Москвы к тебе прилетал.
— Привезли мне из Москвы весточку, — кивнул Зализа. — Ты на пороге не стой, в дом проходи, сейчас снедать будем.
— И что пишут о делах московских? — не терпелось узнать главное черносотенцу, и опричник достал из-за пазухи грамоту:
— Вот, Василий. Ввозной указ мне государь прислал на волошинские земли. А эта бумага твоя. Передаю под тебя первую свою вотчину. Земли и леса, что за Кауштиным лугом начинаются, и до деревеньки Тярлево. Владей.
Дворкин неуверенно принял в руки грамоту, развернул.
— Алевтина, — окликнул жену Зализа, — вели на стол накрывать. — А когда супруга отошла, тихо добавил: — Мелетину только побереги. Родить она должна вскоре.
— Спасибо, Семен, — дрогнувшим голосом ответил Дворкин. — Али теперь тебя Семеном Прокофьевичем величать положено?
— Перестань, — отмахнулся Зализа. — Дети твои так величать будут, а с тобой мы вместе и кошек по малолетству гоняли, и подолы девкам первый раз задрали.
И все равно они стали другими. Трое черносотенцев, выставленные Угличской кожевенной слободой для осады Казани, ноне ужо не были ремесленниками, мастеровыми, «черным людом». Зализа, отчасти благодаря удаче, отчасти храбрости своей, государевым человеком стал, опричником, стражем рубежей на беспокойной границе с Ливонской вотчиной и свенами. И за то поместье от царя получил сперва малое, а теперь и весьма богатое. А друзья его, после войны по домам распущенные, но добровольно решившие в деле государевом помочь, ноне становились боярскими детьми. Воинами, принимающими его командование уже не добровольно, а по долгу платы за выделенные им поместья, и дети их детям Зализы служить станут обязаны, и внуки, и правнуки.
— Завтра поутру заедешь к боярскому сыну Николаеву. Он, согласно сотным грамотам, помимо себя должен еще двух всадников выставлять. Поднимешь его с собой в засечный наряд. Заедешь в Анинлов, сядешь на хозяйство, а опосля в засеку отправляйся, Феофана там сменишь. Имей в виду, караулить долго придется.
— А пошто долго? — удивился Василий. — Обычно на неделю в поле уходим.
Некоторое время Зализа колебался. Своим друзьям-черносотенцам он доверял целиком и полностью, но… мало ли не по умыслу, а случайно про болезнь царскую сболтнет?
— Есть у меня извет, что ливонские рыцари набег на Гдов учинить задумали. Хочу Северную пустошь исполчить и на берег Чудского озера сходить, крепость прикрыть.
— Да… — потянул Дворкин, — этак мне там невесть сколько караулить придется… — Однако радость от приобретения все-таки взяла верх над тревогой, и лицо его расплылось в улыбке: — Зато теперь недалеко от засеки у меня дом теплый есть!
После полуночи, помолившись на ночь перед домашними иконами, улеглись последние из подворников, девок и домочадцев, блаженно посапывал в отведенной ему светелке боярский сын Василий Дворкин, и только Зализа, в белой исподней рубахе и штанах, продолжал при свете одинокой желтой восковой свечи бродить по горнице.
Мысль исполчить поместных дворян под благовидным предлогом и увести их куда-нибудь в лес, подальше от дорог и гонцов, показалась ему удачной.
Разумеется, спрятать армию совсем не удастся — но в одном лагере, когда все на глазах друг у друга, тайную крамолу учинить куда труднее, нежели сидючи без догляда в одинокой усадьбе. Если весть тревожная в стан придет — то одна на всех, и увести, например боярина Мурата или Иванова от его, государева человека, ведома уже не получится. Опять же, если потребуется грех на душу брать — то и войско собранное стоять будет.
Вот только, как отнесутся бояре к вести, упаси Боже, о смерти царя и необходимости идти вольницу искоренять? Не захотят ли и сами свободу получить, о благе Руси Святой позабыв? Сидеть в усадьбах своих, и ничьих указов не слушаться, наподобие шляхты польской?
Зализа уже имел опыт управления отрядами, и знал, что в большинстве своем неуверенные в правильности своих действий люди примыкают завсегда к тем, кто уверенность сию всем своим видом излучает — нарастают, ако мясо на твердый костяк. Ежели окажется в ополчении человек десять бояр со своими воями, что твердо скажут — не надо нам над собой власти! И пойдут за ними бояре, ой как пойдут! Слово одного Семена ничего не изменит.
Чтобы отстоять свою правоту, мало быть правым.
Нужно иметь рядом с собой хотя бы два десятка человек, готовых подтвердить твои слова, и если нужно — тут же, на месте лечь костьми эту правду защищая. На кого из поместных дворян мог он так положиться, если знал их всех только в лицо да по именам, во время объезда Северной Пустоши навещая? У кого из них какие есть родственники или друзья в Москве? В Кремле? При патриархе?
Зализа резко остановился. А ведь точно! Он не знает ни про кого их помещиков, какие есть у них друзья и родственники по Руси — но зато знает, у кого их совершенно точно нет! Чужеземцы, пришедшие непонятно откуда и непонятно как! Чужеземцы, на словах и на деле доказавшие готовность сражаться за здешние рубежи, но которых он иногда по старой памяти называет сарацинами. Тем паче, что это не бояре, они про вольницу трубить не станут. Скорее наоборот — убояться, что при вольнице сей задуманное ими дело осуществить не удастся уже никогда. Жалко их, конечно с земли срывать… Но ведь можно и не всех уводить. Три десятка воинов исполчить, а остальные пусть ремеслом своим занимаются. Жизнь уж на Руси такова, что тот, кто боится за свободу и дом свой живот положить — и того и другого лишится.
— Решено, — вслух произнес Зализа. — Утром подворников с вестью об угрозе вторжения Ордена разошлю. Буду Северную Пустошь исполчать.
Глава 5. РАЗЪЕЗД
Сын Кетлера выделил для раненных две повозки. На них уложили десяток тех, кто не мог ходить — раненные в руки и помороженные сами могли по старым следам добрести через лес до Гдова — всего-то один переход. Остальные стали понуро собираться дальше в дорогу. К полудню кнехты свернули палатки, сгрузив их на сани, и армия двинулась дальше вверх по течению.
Теперь рыцари ехали впереди с копьями у стремени, благо на широкой реке над головами никаких веток не висело. Следом шагали кнехты.
В движении они несколько отогрелись после морозной ночи, а когда непокорная русская деревушка скрылась позади за поворотом реки, даже приободрились.
Пройдя около пятнадцати миль по извилистому речному руслу, и не дожидаясь сумерек, командующий скомандовал привал — кавалер Иван хотел дать возможность воинам заготовить достаточно дров для костров. Увы, утром еще один кнехт так и не проснулся, а еще двое обморозили конечности. Несмотря на разрешение пить вино и увеличенные чуть не в полтора раза порции мяса, настроение среди угнанных в поход сервов стремительно падало, и они еле передвигали ноги.
