Командир отправился к начальнику штаба, который находился через несколько домов от нас, чтобы уточнить, где находится наша батарея, чтобы без проволочек отправиться к своим. Наступление наше застопорилось, немцы оказывали отчаянное сопротивление и на других участках наносили контрудары, которые заставляли наше командование принимать срочные меры и маневрировать частями, хотя мы уже изрядно измотались. Чувствовалось это во всем. Даже поспать толком не удавалось. За время боев мы спали урывками. Даже умудрялись на марше поочередно спать в проходе между отделением управления и боевым отделением.
В проходе – это сильно сказано. Никакого прохода там и не было. Кто помнит СУ-76, тот, вероятно, знает, что из боевого отделения в отделение управления, вернее, на сиденье механика-водителя надо было лезть на четвереньках. Вот в этом промежутке и ложились. Усталость была такова, что, как только растянешься на телогрейке, подсунешь противогаз под голову, так сразу же засыпаешь и только после того, как подергают тебя за ногу, вылезаешь на свет божий и уступаешь место другому. Шум работающего двигателя нисколько не мешал, а тепло, идущее от него, создавало определенный комфорт. Ко всему можно привыкнуть. И как только командир ушел, механик и заряжающий завалились на боковую, а я остался возле самоходки дожидаться возвращения командира.
Наступали сумерки. Серафим Яковлевич вернулся минут через двадцать. Оказывается, батарея совсем близко. После того как удалось закрепиться на высоте, где расположен спиртзавод, прибыли артиллеристы, которые вцепились зубами за этот «пуп», а нашу батарею оттянули на окраину города для того, чтобы дать возможность обслужить технику, а для этого более удобного случая и не подберешь. Проскочив по улице до окраины, нашли своих. Батарея расположилась за домами, выходящими своими хозяйственными пристройками в сторону той высоты, которую мы в этот день брали. Ребята заправляли самоходки бензином, а свободные от этой работы разгружали боеприпасы из кузовов трех грузовиков. Надо быстрее их освобождать, ведь им предстояло в ночь снова в путь. А путь не близок – за Вислу. Туда пока что подавались все грузы.
Я смотрел на этих ребят, которые, не зная отдыха, делали все, чтобы мы не знали перебоев ни в чем. Мужественные фронтовые шоферы, которые порой орудовали автоматами против бродячих групп фашистов, нисколько не хуже любого солдата. Среди них были и молодые ребята, но в основном это были люди пожилые, которым было под пятьдесят. И ведь успевали вовремя доставлять войскам боеприпасы, горючее, продовольствие и другие необходимые грузы для успешного наступления. Мы всегда с уважением смотрели на наших боевых шоферов и не раз делились с ними своими нехитрыми трофеями, которые иногда удавалось сохранить.
Выполнив все работы по заправке, приступили к укладке боеприпасов. Эта работа больше касалась меня как наводчика и заряжающего, а механику мы давали возможность повозиться с двигателем или ходовой частью. На машине всегда дело найдется. Тот, кто постоянно занимается этим очень нужным делом, гарантирован от всяких случайностей на марше. Я не помню, чтобы в нашей среде были такие экипажи, которые не любили свою технику. Уже совсем по-темному прибыла наша кухня. Ужинали в доме, расположившись кто где на полу в большой комнате. Зажгли от аккумулятора свет.
Ужин прошел даже весело. Шутили, вспоминали минувший день. Случай с нашим экипажем был предметом обсуждения. Ребята хохотали и подтрунивали над нами и над тем, что мы не смогли выбрать для огневой позиции подходящего места. Мы молчали, знали, что, начни парировать, шутки будут еще злее. Даже случай с Семеном Поздняковым поблек на фоне этой картинки.
Ночь для нас прошла спокойно. Командование, видимо учитывая, что мы были сильно измотаны предыдущими боями, решило дать нам возможность отоспаться. Это было очень кстати.
Немцы от города были отброшены километров на десять, а местами – до пятнадцати, и звуки ночного боя доносились не так громко. Впервые за многие дни мы спали, вытянувшись во всю длину, а не скрючившись где-то в боевом отделении самоходки. Как это здорово: лежать свободно и иметь возможность расправить все суставы. Что ни говори, а это настоящий отдых. Из нашей батареи даже ночью никому не пришлось стоять на посту. На этот раз эту миссию на себя взял комендантский взвод.
Чуть забрезжил рассвет, нас подняли. Вставать не хотелось, хоть и спали мы на расстеленном брезенте. А какой он «мягкий» на деревянном полу – мягче домашней постели! Я вышел на улицу. Кое-где догорали зажженные фашистскими снарядами дома. Редкие жители ходили возле этих домов и забрасывали тлеющие головешки землей и щебнем. Обгоревшие глазницы окон еще дымились. Разрушенные крыши домов обнажили свои чердачные помещения, а из отдельных окон торчали белые тряпки, привязанные к палкам. Видимо, когда шли бои в городе, немцы, спасая свою шкуру, выбрасывали их перед нашими наступающими бойцами, сдаваясь в плен и моля о пощаде.
Я позвал Ивана, и вдвоем мы отправились на поиск воды, чтобы умыться. Вода оказалась в соседнем дворе. Там стояла кухня какого-то подразделения, и на машине была бочка с водой.
Ребята обрадовались нашему приходу, и кому-то снова пришлось бежать с ведром, на всех не хватило. Закончили туалет быстро. Плотно позавтракав, отдохнувшие, мы были готовы к новым боям.
Немцы постоянно контратаковали наши передовые части, которым приходилось сдерживать их натиск. За завтраком замполит майор Зайцев говорил, что на передовой сегодня жарковато. Мы понимали, что нам предстоит снова очень скоро вступить в бой, и были благодарны судьбе за то, что она подарила эту спокойную ночь.
А ведь перед дивизией стояла задача – вести наступательные бои, а нам приходилось отражать многочисленные контратаки. Пришел командир батареи капитан Приходько, и мы начали вытягивать колонну. Предстояло совершить марш к месту, где нам надо было занять огневые позиции на танкоопасном направлении. Заработали моторы, и колонна двинулась в направлении к северу от города.
Наше направление – на Данциг. Продвигаясь по городским улицам, мы видели следы боев. Разрушенные дома, разбитые окна, обвалившиеся балконы, груды стекол от витрин магазинов. На некоторых улицах валялась домашняя утварь. Наверное, жители спасали ее от пожаров. В одном месте я даже увидел подобие баррикады. Немцы в городе отчаянно сопротивлялись. Каждый дом, каждый квартал и каждая улица отвоевывались нами в жестокой схватке, но невозможно было уже остановить нашу победную поступь, это чувствовалось все ощутимей. И не далек тот день, когда на нашу многострадальную улицу придет великий праздник – праздник победы. Мы в это верили, и эта вера придавала силы в сражении с фашистскими войсками, она была нашей путеводной звездой.
Вечером 22 февраля, после дневного боя, в котором нам с большим трудом удалось выбить немцев из небольшого населенного пункта, названия его я не запомнил, но вот огромный скотный двор и большое стадо коров мне запомнились. Немцы, видимо, не успели угнать скот, и коровы, голодные и недоенные, мычали и требовали к себе внимания. Мне это было понятно – я вырос в деревне и до призыва в армию довелось пасти коров.
Установив самоходки на огневые позиции, которые мы выбрали поблизости от скотного двора, я попросил командира отпустить меня посмотреть, по какой причине мычат коровы. В соседнем сарае, который примыкал к скотнику, оказалось сено в тюках и молотое зерно. Жалко животных, которые по вине и безрассудству людей страдают. Какое им дело до того, что люди между собой воюют и убивают друг друга. Среди коров было много дойных, и они нуждались в человеческой помощи. Я начал разбрасывать сено по кормушкам, мычание стало утихать.
