— В моем мешке, кажется, должна быть еще пачка.
— То, что в мешке, это уже попало в опись, это уже неприкосновенно, так что придется потерпеть.
— Жаль.
Он тяжко вздохнул и склонился над листом бумаги, собираясь с мыслями.
Видя его страдания, я позвонил в соседнюю комнату Алеше Горбенко. Тот принес пачку «Беломорканала». Костин с жадностью сделал несколько затяжек. Голова у него, очевидно, закружилась. Он сжал ее ладонями, облокотившись на стол. Так сидел минуты три, затем, точно очнувшись потряс головой, потер виски, извинился и спросил:
— Кому я должен адресовать это?
— Адресуйте НКВД СССР.
— Благодарю.
— Посидев в раздумье еще несколько минут, Костин наконец приступил к работе. Писал быстро и сосредоточенно.
— Вот, пожалуй, и все, — заметил он спустя полтора часа, передавая мне четыре листа рукописного текста. Он начинался вступлением:
«Довожу до Вашего сведения, что 16-го мая сего года в ноль два тридцать на территории Егорьевского района Московской области с немецкого самолета Ю-52 были сброшены на парашютах два агента германской разведки, получившие задание вести шпионскую работу в тылу Красной Армии, передавая добытую информацию по приданной им коротковолновой рации. Одним из них, обученных по программе радиста, являюсь я — Костин Сергей Николаевич, 1918 года рождения, уроженец указанного выше района. Другим — мой руководитель, подготовленный по программе разведчика, ответственный за сбор шпионской информации — Лобов Петр Федорович, 1914 года рождения, выдающий себя за капитана Красной Армии».
Далее шли ответы на поставленные мною вопросы. По свидетельству Костина, Лобов появился в Борисове за полтора месяца до отъезда в Смоленск. Числился в школе как Лосев Федор. Его настоящие фамилия, имя и другие биографические данные Костину не известны. У администрации школы Лобов пользовался большим доверием, всегда выступал как ярый противник советской власти. За выполнение каких-то заданий был награжден немцами двумя медалями. Среди курсантов ходили слухи, что его надо опасаться, что он якобы перешел к немцам добровольно, в лагерях военнопленных выявлял советских патриотов, где-то служил полицейским, участвовал в карательных операциях. В одной из бесед, будучи под хмельком, он говорил курсантам, что у него давние счеты с советской властью из-за репрессированного отца, который в годы НЭПа был владельцем крупного магазина. По внешним данным Лобов высокого роста, крепкого сложения, лицо продолговатое с приплюснутым носом и массивным подбородком, лоб низкий, волосы черные, жесткие, глаза карие глубоко посаженные, взгляд угрюмый, неприятно колючий. Особая примета — татуировка на груди с изображением стрелы, пронизывающей сердце с инициалами «Л.В.». Он обладает большой физической силой, неуравновешенным, склонным к авантюризму характером, по натуре злой и мстителен, способен на любые действия. Хорошо стреляет и владеет приемами различной силовой борьбы. В умственном отношении является человеком посредственных способностей, образование в пределах семи классов. Любит деньги, вино, карты, женщин, расчетлив и жаден.
Костин был познакомлен с Лобовым капитаном Фурманом в Красном бору за две недели до переброски в тыл Красной Армии, в течение которых они проводили совместные тренировки по ведению разведки, обработке материалов в виде составления текстом радиограмм, их зашифровке, а также по работе на рации с соблюдением мер безопасности применительно к боевым условиям.
В Москве Лобов и Костин условились встретиться 23 мая в 15.00 у входа в метро станции Комсомольская.
Текст рукописи Костина заканчивался словами: «Сообщая о вышеизложенном, настоящим заверяю НКВД СССР в своем полном чистосердечном раскаянии и обязуюсь дать подробные и правдивые показания по интересующим органы государственной безопасности вопросам».
— Устали, — спросил я, видя, что Костин несколько раз зевнул.
— Да, устал.
— Ничего, сейчас взбодримся. Видите, чайник уже пыхтит, хлебнем горяченького чайку. Вот вам чашка, держите, и приложение — пара сухариков и кусочек сахару. Других деликатесов, к сожалению, нет.
— Большое спасибо.
Во время чаепития в кабинет зашел Барников. Часы показывали начало второго ночи. Я встал, вслед за мной поднялся и Костин.
— Садитесь, садитесь, — заметил шеф, подкрепляя свои слова жестом руки, и, подойдя вплотную к Костину, продолжал:
— Чаевничаете? Это хорошо. Ну, а как работается?
— Нормально, Владимир Яковлевич, — ответил за Костина я, передавая ему его рукопись, заключил, — вот, пожалуйста, первые плоды.
Барников сел, внимательно прочитал показания Костина.
— Что ж, начало и концовка мне нравятся, одобряю. Сами додумались или он, — Барников кивнул в мою сторону, — подсказал.
— Сам.
— Отлично. Тогда давайте условимся строго придерживаться этой линии во всем, А то бывает и так: на словах одно, а на деле другое. Договорились?
— Да.
Ну, а теперь скажите, по какому принципу немцы подбирают агентов в группы?
— Откровенно говоря, никогда не думал об этом.
— Возьмем, к примеру, вас и Лобова. Судя по вашему описанию, он довольно яркая фигура, убежденный идеологический противник социализма, до мозга костей предан гитлеровцам. По логике вещей у него должен быть и соответствующий напарник. Так ведь?
Костин стушевался, пожал плечами.
— Право не знаю, что сказать.
— Как же так? Если Лобов выбрал вас, значит, он уверен, что вы не подведете, а если немцы рекомендовали ему вас, значит и они уверены в вашей надежности. Другого нет. Чем-то вы их, видимо, прельстили. Давайте уж на откровенность.
— Ну, я думаю, — помявшись, начал Костин, — это объясняется, во-первых, тем, что я хорошо знаю радиодело. До войны был радиолюбителем, а на фронте — радистом. Это немцам очень нравилось. Меня всегда в школе хвалили за успехи. Во-вторых, как в плену, так и в разведывательной школе я вел себя очень сдержанно, не ввязывался ни в какие споры, диспуты, полемики, строго соблюдал все предписания, ни на что не жаловался. Поэтому у немцев и у Лобова обо мне могло сложиться вполне положительное мнение. Других причин я не вижу.
— Лобов вооружен?
— Да, у него был автомат «ППШ», наган и финский нож.
— Где он мог остановиться в Москве?
— Этого я не знаю.
— Говорил ли он что-либо о своих московских связях вообще?
— Перед расставанием со мной он сказал только, что в Москве у него есть «дружки», которые помогут надежно устроиться, а кто именно не назвал.
— А вы не поинтересовались, кто они?
— Нет, я считал, что такой вопрос может насторожить Лобова, а это не входило в мои планы. Мне хотелось побыстрее с ним расстаться, чтобы быть независимым и осуществить свою мечту о явке в ваши органы.
