— Германии, разумеется, будет не легко, — ответил Гельфрид. — Теперь мы сами должны позаботиться о будущем. То, что пережило наше поколение, не должно повториться.
— Я согласен с вами. Память о погибших товарищах требует от нас этого. И все же я нахожусь в каком-то раздвоении. А не берем ли мы на свои плечи новую вину, выступая против Гитлера? А с другой стороны, разве мы не совершаем ошибки, когда молчим о том, что пережили?
— Давайте разберемся, — ответил Гроне. — Что касается Гитлера, мы теперь хорошо знаем, что он олицетворяет собой обман. Именно поэтому мы выступаем против него и требуем его свержения. Другого пути нет.
Мы остановились. Солнце уже село, но было еще совсем светло.
— Благодарю вас за прогулку.
Лекция инструктора и разговор с Гроне помогли мне разобраться в целом ряде вопросов. Я понял, что должен учиться.
Однако это решение было только одной стороной вопроса, и далеко не самой важной. Самое главное — что же должен я делать? Но что мог военнопленный Отго Рюле, находясь в нескольких тысячах километров от Берлина? Как мог он повлиять на судьбу Германии? Интересно, что думают по этому поводу антифашисты?
В конце июня в наш лагерь прибыла делегация пленных из лагеря № 27, находящегося в Красногорске, под Москвой. Все разговоры в лагере только и велись о старшем лейтенанте инженерных войск Фридрихе Рейере.
— Он был взят русскими в плен 22 июля 1941 года, — сказал кто-то.
— Значит, он празднует сейчас двухлетний юбилей? — заметил другой. — Я бы на его месте с ума сошел: два года за колючей проволокой!
— Этот Рейер хуже сумасшедшего, — вмешался в разговор один старший инженер. — Он изменник родины. Если ему приведется вернуться домой, там его наверняка ждет пуля. Под Сталинградом он сидел в русских окопах и через громкоговоритель призывал нас переходить на сторону русских. Я читал об этом во «Фрайе ворт».
Основная масса военнопленных прибыла в Елабугу из Оранки, то есть преимущественно это были офицеры 6-й армии. И политическая атмосфера в лагере не менялась. Весной 1943 года фанатичные сторонники Гитлера и закоренелые пруссаки представляли в лагере основную силу. Они задавали тон во всем и формировали общественное мнение среди военнопленных. Число же тех, кто серьезно задумывался, как покончить с прошлым и начать новую жизнь, было слишком мало. И даже этих немногих часто охватывал страх, ибо путь немецкого офицера от клятвы на верность фюреру до борьбы против него был нелегок.
С удивлением я наблюдал за поведением самого Рейера. Казалось, он не замечал тысяч пар глаз, осуждающих его. Рейер часто беседовал с антифашистами, а еще чаще разговаривал с теми, кто не хотел отказываться от своих старых убеждений. Однажды я увидел его прогуливающимся со старшими офицерами. Они расхаживали взад и вперед за блоком «Б». Рейер что-то оживленно говорил, остальные молча слушали его.
В один прекрасный день состоялось общее собрание военнопленных лагеря. И тут выяснилось, что Рейер прибыл в наш лагерь как делегат подготовительного комитета, занимающегося созданием немецкого Национального комитета.
— Ого! — послышались выкрики.
— Комитет без нас!
Рейер не дал сбить себя с толку. Коротко он рассказал о своей жизни в плену и о катастрофическом ухудшении положения Германии после поражения на берегах Волги.
Рейер говорил, что каждый здравомыслящий немец, попав в эту переделку, понял, что час расплаты Германии близится. В лагере № 27 на общем собрании из числа военнопленных солдат и офицеров был образован подготовительный комитет, который и обратился со своим воззванием к товарищам в Елабуге.
Докладчик прочитал небольшой отрывок из этого воззвания:
— «Ни один здравомыслящий человек в настоящее время уже не сомневается в том, что поражение Германии неизбежно.
Это поражение будет для нашего народа уничтожающим, если все честные и здравомыслящие немцы не остановят Гитлера и собственными силами не покончат с этой разбойничьей войной прежде, чем наступит военный крах Германии.
Время не ждет. Каждый день войны требует от Германии новых и новых жертв, которых мы можем и должны избежать.
Немецкий народ измучен, истощен, он устал от этой войны. Он хочет и требует мира».
— Кто должен заключить этот мир? — спросил Рейер. — Никто, разумеется, не думает, что это сделает Гитлер. Войну можно закончить, лишь свергнув гитлеровский режим. Если же народ пустит события на самотек, тогда наше национальное положение будет еще хуже. Настало время, когда Германия должна признать свою вину. Мы должны доказать, что сами вынесли приговор гитлеровскому режиму…
Все на какое-то время притихли, а когда докладчик начал зачитывать имена тех, кто подписался под воззванием, оживились и зашумели. Он назвал фамилии Вайнерта, Бехера, Маале, Пика, Ульбрихта и фамилии некоторых пленных: Эшбозан, Хадерман, Кюгельман, Штресов.
«Вайнерт, — осенило вдруг меня. — Так ведь это он был автором листовки, которую я нашел в Воропанове! А д-р Хадерман? Ведь это же тот самый капитан, которого я знал как умного и решительного человека. Во всяком случае, последовательности этим людям не занимать!»
Рядом со мной сидел врач-офицер. Эти фамилии никакой симпатии у него не вызвали.
— Пятеро из них — коммунисты, четверо — солдаты! Вот так-то! Все это рассчитано на простачков.
Как раз в этот момент докладчик прочитал следующее:
— «Многие подписавшиеся под этим воззванием до последнего времени придерживались самых различных политических убеждений… Так что же, спрашивается, объединило их? А объединило их сознание, что только решительное выступление нашего народа может предотвратить катастрофу… Вчерашний сторонник Гитлера, с ужасом осознавший, куда ведет Германию разбойничья политика, уже протягивает руку бойцу-антифашисту…»
Я впервые услышал подобные предостережения, сказанные в полный голос. Докладчик был, безусловно, прав. Даже в нашей лагерной библиотеке появилось немало брошюр, в которых красноречиво доказывалась вся пагубность политики Гитлера.
Старший лейтенант объяснил, как мы можем в какой-то степени предотвратить эту опасность.
— У военнопленных нет винтовки, но они могут оказать поддержку тем, кто сражается с оружием в руках, если присоединятся к антифашистам и будут вести разъяснительную работу среди заблуждающихся.
Подготовительный комитет предлагал создать руководящий орган антифашистов — немецкий Национальный комитет, обратившись к Советскому правительству с просьбой разрешить образовать такой комитет в СССР. В воззвании предлагалось обсудить этот документ в лагерях и избрать представителей в учредительное собрание.
За создание комитета голосовали далеко не все из присутствующих. Около десятка штабных офицеров демонстративно покинули зал еще до того, как лектор закончил свое выступление.
Оценку положения я считал правильной. Мы, оставшиеся в живых, несли особую ответственность перед немецким народом. Правители Третьего рейха готовы были и нас объявить мертвецами, лишь бы не иметь оставшихся в живых свидетелей. И все же были вопросы, которые меня мучили.
