Снова выстрел, и снова русский повалился в своем укрытии. Я посмотрел на север. Я не поверил своим глазам. Прорвавшиеся через имперскую дорогу к Роминте гренадеры отходили. Штурмовые орудия тоже скрылись в Петерстале. Накатывалась волна «Т-34». Отступление гренадеров приобретало пугающие формы. Между Шварценау и Петерсталем я уже не видел ни одного немецкого подразделения. Я думал, как мне предотвратить обход противником моего левого фланга. Сначала я должен вызволить своих людей из ужасного положения. Но как?
Оставлять позиции без приказа не годится. Мне нужно решение командира, а он — в Шварценау.
— Посыльного в батальон. Кто пойдет?
Вызвался обер-ефрейтор. Я объяснил ему, в чем дело:
— Попробуйте найти командира батальона в Шварценау. Доложите, что рота залегла здесь и будет уничтожена, если тут останется. Доложите, что я прошу разрешения отойти в Шварценау. Если командир согласится, нужно выпустить две белые ракеты. Сейчас побежите по склону в лощину. Там «Иваны» вас не увидят. Потом попробуете выйти на дорогу в Шварценау. Если попадете под обстрел, лежите до тех пор, пока вам не покажется, что «Иван» про вас забыл! Все понятно?
Обер-ефрейтор побежал по склону — без шлема и карабина. Он пропал в лощине, а потом показался на противоположном склоне у дороги на Шварценау, почти в 600 метрах от населенного пункта. Мы наблюдали за ним неотрывно. Вот он прошел еще 200 метров.
Теперь русские очухались. Открыли пулеметный огонь. Посыльный залег. Я посмотрел в бинокль: не шевелится.
— Приготовить пулемет! Открыть огонь по русским на имперской дороге, как только наш человек поднимется!
Минута шла за минутой.
— Он снова побежал, господин лейтенант!
Действительно, он побежал, но шаги его стали короче и темп замедлился — он бежал в гору.
Русские тоже заметили движение у дороги и открыли огонь. Наш пулемет заставил их на какое-то время замолчать. Но потом по нашему посыльному ударила противотанковая пушка — он залег.
Мы ждали: две минуты, пять минут, десять… Я заметил, как взгляды моих людей устремились на меня. Все ждали моих слов. Я посмотрел в бинокль. Посыльный лежал под плодовым деревом с расщепленным стволом. Положение его тела было неестественным. Прячущийся так лежать не может. Он был мертв.
Мои люди ничего не спрашивали. Они уже знали, что мы потеряли товарища.
Прошло полчаса. В укрытиях роты по-прежнему никто не может пошелохнуться. Надо что-то делать. Принимать решение без согласия командира батальона. Кто-то обращается ко мне — тот самый, который попал в плен между Эбенроде и Гумбиненом и убежал от расстрела.
— Если вы сочтете правильным, я попытаюсь прорваться в Шварценау!
Немного помедлив, я согласился. Я не приказывал. Он тоже оставил шлем и карабин. Без ремня он побежал вниз по склону. Я приказал пулеметчику занять позицию.
Наш человек добрался до противоположного склона. Он не бежал. Он шел и падал через каждые 20 метров или когда по нему стреляли. Наши взгляды были прикованы к нему. Русские усилили огонь. Стреляли по нашим позициям и по нашему посыльному. Снова начала стрелять противотанковая пушка.
Я приказал пулеметчику вести огонь по левому флангу русских. В Петерстале наши штурмовые орудия вели неравный бой с «Т-34».
Наш посыльный опять двинулся вперед. Мои руки, державшие бинокль, дрожали.
Снова выстрелила противотанковая пушка. Посыльный залег. Мы ждем пять минут, десять минут, пятнадцать минут — не шевелится. Мои ладони стали влажными. Мои люди смотрели на меня, я смотрел в пустоту.
— Он поднялся! Он бежит! — крикнул кто-то рядом со мной.
Я закричал пулеметчикам громче, чем это было обычным для меня:
— Ну стреляйте же, стреляйте!
Пулемет молотил по русским позициям вдоль дороги.
Я снова взялся за бинокль. Посыльный бежал, падал, залегал, вскакивал и снова бежал, пока не скрылся в лощине. Он добрался до Шварценау. Мы молча смотрели друг на друга. Ефрейтор рядом со мной сказал:
— Во дает парень! Во дает! — и отвернулся.
Я снял шлем и промокнул пот со лба.
В тот момент мне вдруг стало ясно, насколько фатальным может оказаться принятие незнакомой роты во время боевых действий, когда нет никакой возможности познакомиться с людьми своего подразделения. Я же почти не знал ни одного своего солдата по фамилии. Некоторых только сейчас увидел впервые.
Кто такой командир их роты, солдаты тоже не знали. Но вот что удивительно: лейтенант есть лейтенант. И совершенно все равно, как его зовут и откуда он взялся. У него есть приказ, у него есть ответственность за выполнение задачи и за жизнь своих людей.
И я находился под впечатлением того, какое доверие проявили молодые солдаты по отношению ко мне, чужому лейтенанту.
Отношения между офицером и солдатом развивались в Пруссии более 200 лет. Даже проигранная Первая мировая война не смогла внести в них раскол. Это феномен или часто упоминаемый и высмеиваемый прусский дух, который, как оказывается, распространен не только в Пруссии?
Что заставило двух посыльных добровольно отправиться в тяжелый и полный опасностей путь в Шварценау?
Над Шварценау взлетела первая белая ракета, потом вторая, потом — третья. Теперь у меня есть свобода действий. Мы можем отходить в Шварценау.
Я вызвал посыльного:
— Идите по склону, пока не подойдете к людям там, внизу в укрытиях, на расстояние слышимости голоса. Из укрытия крикните им, что мы упорядоченно, с рубежа на рубеж, отходим к Шварценау. Первый рубеж — русло ручья там внизу. Мы прикрываем отход. Потом отходим мы. Им будет видно. Передать по цепочке!
Посыльный взял свой карабин, прополз под «Пантерой» и пошел вниз по склону. Без особого труда он подошел на расстояние голоса к правому флангу роты.
Я наблюдал за ним в бинокль и убедился, что все всё поняли. Солдаты, пролежавшие словно мертвые несколько часов на открытой местности, начали осторожно шевелиться.
Посыльный возвратился:
— Ваше приказание выполнено!
Без посыльного в бою ничего не выйдет! Это знает каждый. Я поблагодарил и спросил:
— У вас есть впечатление, что товарищи там, внизу, поняли замысел?
— Думаю, да, господин лейтенант.
Прошло пять минут. Я обратился к главному фельдфебелю:
— Пора! Сейчас все спрыгиваем вниз, в русло ручья. Встаем — и пошли!
Одной перебежкой я оказался на обратном склоне. Люди шли сразу за мной. В русле ручья мы укрылись и стали ждать. Я смотрел в северном направлении. Из лощины показались первые головы. Их становилось все больше. Вот, кажется, собрались все. Я подождал еще несколько минут и спросил унтер-офицера:
