Это должно было так быть.
Я продолжал свое раздумье.
Камень, цветок и животное произошли на той же основе, что и человек. То же создание Бога, как и человек: таким образом, мировую войну можно расценить для человечества как землетрясение в горах, град, уничтожающий посевы, эпидемию у животных, различные трагические события, стихийное бедствие, космическое происшествие. Весы душ и предметов пытались прийти в равновесие во времена, в которые происходили войны.
И если все созданные мною изображения и мысли не давали ответа на то, что происходило в моей душе, то все равно в войне должен был быть какой-то смысл. Иначе я был бы потерян.
Таким образом, я спасал себя, создав иллюзию космической и человеческой необходимости войны в полумраке моей души. Утром в день Пасхи я, печальный солдат с разбитой душой, гулял в парке с расцветающими крокусами, фонтанами, вдыхая аромат дождя и слушая пение дрозда. И предался воспоминаниям. Мне мерещились красота молодости, дружба, любовь. Я путешествовал по морю. Мимо меня на экране моей души скользили кадры мучительно-прекрасного фильма. Я вел долгие разговоры и пил вино. Я много писал, читал и все же не находил для себя никакого пути.
Когда я вернулся домой,
[25]
меня не оставляло чувство, что я живу где-то в перерыве между путешествиями. Так счастливо и беззаботно я жил и был благодарен своей участи, помиловавшей меня. И в то же время во мне все время росла тоска по России.
Таким образом, я готов был вновь отправиться в путь, как только поступит приказ. Я был солдатом, й прежде чем все прелести свободы и мира открылись бы для меня снова, я мог мыслить только как солдат, и не должен был иметь собственного мнения.
ПУТЕШЕСТВИЕ В РОССИЮ.
Поездка на восток.
С добрыми предчувствиями я начинал свою поездку на восток,
[26]
рассматривая ее как приключение, в котором я играл трагикомическую роль. Война и русский поход больше не пугали меня. Поскольку я все равно ничего не мог изменить, эта поездка не огорчала меня. Я просто спокойно ждал, что еще предпримут со мной могущественные власти.
Когда мы подъехали к русской границе, я был поражен, увидев после суровой белой зимы цветущий зеленый роскошный ландшафт Украины. Как в какой-то чудесной идиллии лежали многочисленные деревья у холмов. На лугах сохло сено, но до сбора урожая было еще далеко. Вишни пока не цвели, да и зелени было маловато.
Мы вели цыганский образ жизни. Всюду, где поезд останавливался, товарные вагоны, железнодорожные пути, вокзалы образовывали наш мир. Мы ехали в хорошем пассажирском вагоне, высыпались на его полках. Вагон стал нашей второй родиной. Рассуждали о поэзии и музыке, уровне жизни и свободе воли и отмечали маленькие праздники своим вином.
Вновь и вновь мимо окон вагона пробегали холмы и бесконечные поля, небольшие пятна лесных полос показывались крайне редко. Мы видели пленных, работавших на железнодорожных путях. Было и много красивых женщин, которые ворочали здесь камни и таскали шпалы. Эти сцены мучительно напоминали нам мрачное время нашего пребывания на фронте. Но в общем-то мы рассматривали наше путешествие скорей как развлекательную поездку с многочисленными пикниками, удивляясь красоте пробегающего мимо мира, покачиваясь на полках вагона.
Таганрог.
Я сидел у окна и писал. Остальные мои спутники спали. Я один бодрствовал в вагоне, внимательно прислушиваясь к их храпу и стонам. За окнами вагона лил дождь. Женщины шли по мосту, какой-то старик просил хлеба. Странная отчужденная жизнь проходила в утреннем полумраке мимо меня.
Чем дальше на восток, тем меньше становилось холмов. Я ощущал себя под чужим небом в далекой стране, в предчувствии смерти, в полном одиночестве, только с Богом и самим собой. Ландшафт навевал на меня какую-то печальную задумчивость, хотя за окнами вагона все было прекрасно. Наступило лето, земля оделась в зеленый убор, небо было голубое, повсюду цвели мак, рапс и вика.
Когда мы проезжали города, я оценивал их архитектурную и культурную ценность. Но больше чем природа и архитектура меня занимали планы нашей страны о построении здесь нового мирового порядка. Русская земля чем-то сковывала меня. Она была как видение. Поля были покрыты сорняками, посевы не убраны. Россия за это время не изменилась. Незаметно струился песок в ее песочных часах. Земля, подчиняясь закону сезонных перемен, расцветала, покрываясь летом свежей, сочной зеленью, загоралась огнем по мере наступления осени и навевала скуку в период дождей. Зима закутывала почву в снег, мороз крепчал и слабел с уходом с небес луны. Однако поля, холмы и леса никогда не изменяли своего лица.
Человек был здесь чужим, всего лишь гостем. Он мог лишь пахать черную землю, растить и убирать урожай. И так целые столетия. Он не жил душой этой страны, ее красотой и богатством. Он не в своем деревенском доме, не в чистом поле и лесу, не в бедности и скуке степей, северных болот и девственных лесов, ни в гигантских городах не находил своего убежища, а жил как бы на мосту между небом и адом, в отъезде и возвращении. В страданиях, тоске и готовности ко всему проходила его недолгая жизнь и из поколения в поколение формировалась его личность.
Нашествие Золотой Орды, война Наполеона, пожар Москвы и бегство корсиканца, турецкие войны и борьба против японцев едва задели основу страны, сущность ее природы и ее многовековую историю. Земля пила ее кровь, поглощала трупы, но пашни и леса с покрывающим их мхом и сожженные деревни снова возрождались из небытия. Деревья были быстро распилены и разрублены топорами, дома восстановлены и обмазаны глиной, словно пытались укрыться от гнева Бога. И только церкви с их византийскими куполами, возглавляемые наместниками из Греции и Византии, врезались, словно печати, в природный ландшафт. Довольно часто они представляли собой безобразные многокупольные строения, но христианство умело изображать их в совершенно ином, роскошном виде, так же как и проникать в душу людей. Шаманы, демоны и гномы из сказок жили в сердцах людей. Однако царский орел не удержался на Руси. Советы разрушали не только церкви и не только превращали полоски земли в бесконечные пашни. Земля стала властвовать над людьми, которые уже не имели на ней принадлежащего только им дома, да, в общем, и своей родины. Крестьянин сидел в доме, заливал керосином лампу, тяжким трудом растил хлеб, не утруждая себя внесением в нее удобрений. Мужик был основной фигурой в этой стране. Сама же она не имела никакой истории. Только при дворе царей существовал фальшивый всемирный театр. Только землевладельцы и князья имели доступ к культуре, а машина нового времени перемещалась в города, куда толпами бежали крестьяне в поисках работы. Начинался век рабочего класса. Рабочий имел жалкое пристанище, жил в нищете, но в душе своей вечно оставался землепашцем.
