— Я нашел его. — Оттянув ползунок проигрывателя на минуту назад, трясущимся пальцем я указал на монитор. — Вот убийца Виталия Аннинского.
Школянский стал за моей спиной, и я услышал его шумное и ровное дыхание, как будто он крепко спал.
— У него есть мотив?
Он угадал мои мысли, и я, повернув к нему голову, посмотрел в его усталые, чуть покрасневшие глаза.
— Мотив?.. Я бы сказал, простая составная часть сюжета. Какой же я глупец!..
Я встал и протянул Школянскому руку. Этот человек всегда умело держался в стороне, и я только сейчас оценил это жизненно важное качество, которым я лично не обладал.
— Спасибо, дружище!
— Да не за что.
Я торкнулся в другую дверь, перепутав выход с кухней. Там за плитой стояла шеф-повар — крупная, лет сорока женщина, чем-то напомнившая мне судью Сошину, и посудомойка, напомнившая мне о развале Советского Союза.
На мотоцикле я быстрее ветра домчался до своего офиса. Но из меня не выветрились смешанные чувства. Зная имя убийцы и его мотив, я тем не менее не торопил события. Я же не осознавал, что делаю — это когда закатывал мотоцикл в коридор своей конторки, чтобы какие-нибудь ублюдки не перепутали его с писсуаром. Что такое напиться допьяна, я знал на пять с плюсом, и сейчас меня просто обуяла жажда испытать перенасыщенный ощущениями восторг: «Вот и ты, мразь, маски сброшены!»
Я один. Время терпит. Маленькая карта памяти вместила в свое безразмерное лоно и жизнь, и смерть; и жертву, и убийцу… И только повтор — это выступление на бис вытолкнуло меня из кресла.
Я бросил взгляд на часы — было без четверти три. Ужасно неудобно выкатывать мотоцикл, что называется, задом. Мне действительно показалось, что руки у меня растут из задницы. Руль был шире узкого коридора, и я не смог поставить его прямо. Плюс заднее колесо уперлось в косяк — вообще не вырулить. И не вытолкать. Мне пришлось перелезть через мотоцикл, занести ему зад, поставив точно по центру двери, снова перелезть и снова взяться за руль, приподнимая его. Какая-то девушка, проходившая мимо, бесплатно насладилась выступлением свихнувшегося гимнаста на коне и даже сумела снять это на смартфон. Висевший на руле шлем упал на пол. Я схватил его и двинул им по мотоциклу раз, другой, третий.
— Выключи камеру! — заорал я на мобильную репортершу.
Спокойно.
Как я поведу мотоцикл в таком состоянии?
Я отказался от этой безумной затеи. А ехать нужно. В крайнем случае — бежать, и бежать очень быстро, обгоняя поток машин.
Через четверть часа я стоял на стройплощадке. Какой-то тип в массивных роговых очках указал на человека, о котором я его спросил, но не сразу его узнал. Я подошел к нему, тронул за плечо. Он обернулся и вздрогнул. Я предвосхитил его вопрос, а точнее — ответил на его обеспокоенный взгляд: «Что случилось?»
— Все нормально. Вы на машине?
— Что?
— Вы на работу приехали на машине?
— А, на площадку?
— Ну на площадку, какая разница?
— Да.
— Где ваша машина?
Василий Чирков рукой показал на белую «Ладу».
— Подбросьте меня — здесь недалеко. Видите, я не в том состоянии, чтобы вести машину. Сочтемся — обещаю. Я в долгу не останусь.
— Ну… ладно, — с запинкой согласился Чирков. Он передал папку с документацией своему помощнику, который с открытым ртом смотрел мне в рот, как будто у меня вместо языка торчало змеиное жало, и повел меня к машине.
— Адрес, куда ехать, назовите, — попросил он, устроившись за рулем и пристегнувшись.
Я фактически передал ему слова Валентина Белоногова, который однажды направил меня к месту обнаружения трупа:
— Кузьминский пруд. Нужно будет подъехать со стороны Ставропольской улицы. Не доезжая до кладбища, свернуть налево, проехать до конца лесопарка.
— Я хорошо знаю тот район, — преобразился Чирков, представляя, наверное, себя в роли таксиста или водителя особо важной персоны.
Когда легковушка тронулась с места, я вздохнул с облегчением. Нельзя было сказать, что я успокоился: руки подрагивали, нервы ощетинились от скорой развязки…
Чирков хорошо знал дорогу. Может быть, он, как и я порой, мысленно прокладывает маршрут, а в голове у него звучит голос его жены: «Поворот налево! Еще разок налево!» Он остановил авто у самой воды, на берегу, где в этот час было безлюдно.
— Спасибо, выручили, — поблагодарил я его.
— Не за что.
Левой рукой я нажал на клавишу рычага, освобождая от привязного ремня себя, а потом — и водителя, правой выхватил пистолет.
— Выходи из машины. Выходи! — Мне пришлось повысить голос. — И не делай резких движений. В такую тушу я не промахнусь.
Чирков выбрался из салона под моим контролем, держа руки на середине груди — что-то среднее между защитой и нападением. Он преобразился, попав в расставленную мной ловушку. А я вдруг вспомнил — как уходил из моего кабинета Чирков: сутулая тяжелая спина, кожаная куртка.
— Вообще-то это называется похищением.
— С отягчающими последствиями, — добавил я. — Жить тебе осталось пару минут, сволочь.
Я смотрел на него и тщетно пытался представить рядом его жену: не пара. Я повидал всяких женщин: замужних, разведенных, богатых, чванливых, застенчивых, любящих, ненавидящих. Видел измены с перекосившимся лицом, как в кривом зеркале: это когда любящая своего мужа жена шла на сторону. И это только один пример, одно отражение в большой-большой комнате кривых зеркал.
Я всегда — всегда составлял психологический портрет клиента, и он позволял рассмотреть как слабые, так и сильные его стороны. И в этот раз моя привычка пришла мне на помощь.
— В тот день ты унес из моего кабинета неподъемную карту памяти, вместившую в себя тяжесть измены твоей жены. Тебя ранил тот факт, что я стал свидетелем твоего позорища и зафиксировал рога на твоей голове. Единственным твоим желанием было — придушить меня, но я недолго оставался один: пришел Аннинский, и мы с ним пешком отправились в кафе, ты проследил за нами. Накрапывал мелкий дождь, и ты смотрел на нас через мокрые стекла бара. Ты вымок, но дождался-таки сначала своей минутки, а потом и своего часа. Ты увидел все, что хотел: даже заплаканные от дождя и запотевшие от тумана стекла не исказят двуглавую ауру настоящей дружбы. А она словно насмехалась над рухнувшей духовной и физической близостью в твоей семье. И ты решил разрушить нашу ауру. Если бы ты убил меня, то дал бы следствию мотив. Но ты выбрал Аннинского: какая разница, кто из сиамских близнецов умрет первым, ведь второму тоже не жить… Аннинский пришел домой навеселе, был расслаблен и стал для тебя легкой добычей. Аннинскую ты не тронул, как не смог тронуть свою жену. А теперь еще раз загляни в бар. Ты входишь и присматриваешьсяк Аннинскому. Ты смотришь на него в упор и представляешь не как корчится он на полу с обезображенным лицом, а как корчусь я с разорванной душой.
