— Хочешь выпить?
— А закусить у тебя найдется?! — все еще кипятился я.
— Конечно.
— Чтобы и то и другое сразу — это редко бывает, — сбавил я обороты. — Сегодня какой день?
— Пятница.
— Вот по пятницам я чувствую себя отвратительно. Обиделся?
— Нет, — Гутман покачал головой. — Я диктую правила. Если сегодня я пущу газы в машине, завтра ты мне будешь подражать. Если ты испортишь воздух, я тебя вышвырну на дорогу.
— «Принц и нищий», — усмехнулся я. — Читал в детстве. Согласно сюжету мы должны поменяться местами…
— Даже не надейся.
Служебная машина была полностью укомплектована. Вряд ли в багажнике завалялся ключ «на 13» (мордоворот за рулем повертел бы его в руках, пожал устрашающе широкими плечами: открывашка, что ли? — и выбросил), а вот коньяк и узкая, как для текилы, рюмка нашлась. Гутман не побрезговал выпить из нее после того, как ее «завальцованного» края коснулись мои разбитые в поединке с Аннинским губы. Живительная влага потекла по нашим с ним жилам, и я почувствовал некое родство с ним.
Чем ближе к финишу, тем меньше перекрестков. Мне осталось пересечь только один, и перекресток этот носил имя Анны Аннинской.
Гутман сделал мне одолжение и подвез к знакомой до боли шестиэтажке, окантованной желто-зеленым бордюром. Я набрал номер квартиры и ждал, прислонившись к переговорной решетке лбом. Я ждал ответа с чувством легкого сожаления: «Вот откуда перемены в твоей жизни и в твоем образе: деньги, а значит, благополучие. Ты переживала влюбленность в саму себя — новую или обновленную, поймавшую брошенный богом подарок…»
— Кто?
— Баженов, — назвался я.
— Так поздно, Паша… Что ты хотел?
— Поговорить.
— Давай поговорим.
Она не хотела меня впускать, и у нее для этого было сто причин.
— Давай. — Я все так же касался лбом панели, которую однажды вскрыл и отключил замок. — Я только что из Твери.
— Из Твери?
— Да. Неподалеку от лодочной станции произошло ЧП: загорелся сухогруз «Меркурий». Мне кажется, он выгорел дотла. Вместе с командой. Да, совсем забыл: перед пожаром там была слышна перестрелка. Ты слышала что-нибудь об этом?
— …Нет.
— Боюсь, лодочную станцию теперь закроют.
— Не вижу связи… Но спасибо, что сообщил.
— Ты кого-нибудь ждешь?
— Я?.. Нет. С чего ты взял?
Она все поняла. Ей было тяжело. Но у меня не было ни сил, ни желания ей помогать. Не было желания представить ее на допросе в качестве свидетеля или соучастника преступления. Время разбрасывать камни, время собирать. В этом мире за все приходится платить. Мы можем лишь оттянуть час расплаты, но уйти от наказания — нет.
Глава 15
«Перекресток семи дорог»
Неделю спустя
Фантастика — Андрей Страшнов перешагнул порог моей конторы! Видимо, за тем, чтобы повторно измерить ее шагами и пересмотреть условия договора аренды. Забегая вперед, скажу, что ошибся я ненамного.
Я предложил ему место за столом, он отказался. Заложив руки за спину, приступил к делу:
— Сегодня мне вернули долг. Ну, в общем, деньги, которые я считал безвозвратно потерянными. Хочу поделиться с тобой.
— Иными словами, хочешь загладить свою вину.
— Да. — Страшнов выглядел немного растерянным. — Ты догадался?
Он не сказал: «Какты догадался?» Для меня в этом опущенном им наречии крылся смысл моей профессии. «Как» — это мое ремесло. «Как» — это частичка тайны.
Страшнов позвонил в полицию, едва узнал, какого рода преступление, как он думал, я совершил. Я не подрезал «Майбах», не сбил кого-то на своем байке, которому он выделил угол в своем гараже. Я не стал обижать этого громилу и согласился принять его материальную помощь:
— Спишешь полгода арендной платы.
— Три месяца. — Он стал самим собой.
— Пять, — я растопырил для наглядности пальцы.
И тут Страшнов поступил как истинный букмекер — он тотчас поднял ставку:
— Шесть!
— По рукам!
Я не ловчил, у меня это получилось случайно. Страшнов же был ослеплен правилами своего внутреннего закона.
Мы скрепили нашу сделку, которую я окрестил «искупление», крепким рукопожатием. И я засобирался домой: темнело. Заказов не было, а значит, и работы тоже (куда подевался тот отставной военный, ума не приложу; он мне так и не перезвонил). И совсем уже стемнело, когда правое заднее колесо на моей «Ауди» захлопало по асфальту. Я прижался к обочине, выключил двигатель, включил аварийку. Несколько раз ударил затылком по подголовнику кресла: «Черт, черт, черт!» Я мысленно прогнал действия, как будто собрался минировать или разминировать автомобиль, а не менять колесо. Сейчас я вылезу из машины… нет, я сначала поставлю ее на ручной тормоз. Все, сделано. Я выхожу в самую грязь, в самые говны, как говорят любители экстрима, мимо проносится машина и окатывает меня с головы до ног. Я достаю баллонный ключ, ослабляю гайки, встаю, вынимаю из багажника долбаный домкрат, подсовываю его под порог и начинаю натурально домкратить машину. Мимо проносится уже сороковая по счету машина, и я в сороковой раз принимаю грязевой душ, но в сороковой же раз тихо радуюсь, что спустило правое, а не левое колесо, вот тогда бы это было весело. Потом я откручиваю гайки (одну роняю в грязь и долго ищу), снимаю колесо и лезу за запаской. Было бы весело, если бы ее не оказалось. Но она на месте, правда спущенная, придется ее накачать. И вот я накачиваю запасное колесо, ставлю его на место проколотого, закручиваю гайки, опускаю машину с домкрата, кладу грязное проколотое колесо и грязный инструмент в багажник, подхожу к водительской дверце, грязный и мокрый, как нивавод.
Я и представить себе не мог, насколько близко в мыслях я подошел к реальности. У меня даже не оказалось тряпки под рукой, чтобы вытереть руки, и я вытер их о штанины брюк. Я еще не сел за руль, но представил, что меня остановил гаишник и, прежде чем предложить мне подуть в алкотестер, он роняет его в грязь.
Я огляделся. Оказалось, что я напоролся на гвоздь в знакомом мне по одному делу районе. Я решился на отчаянный шаг. Поднявшись на третий этаж пятиэтажного дома, позвонил в квартиру номер 11. И тотчас услышал за дверью: «Дорогой, ты откроешь?» — «Да», — подтвердил мужской голос. Через пару секунд дверь открылась.
— Здравствуй, Василий Вячеславович! — поздоровался я с хозяином. — Извини, руки подать не могу. Только показать — видишь?
Чирков с трудом узнал в этом грязном человеке (мне не хватало разве что помойного ведра) меня, а когда узнал, спросил, понизив голос и оглянувшись:
— Ты?! Что случилось?
