24. БОРЬБА ПРЕДСТОИТ ЕЩЕ ДОЛГАЯ
Проснулся Степка на мягком диване и долго не мог сообразить, как он попал в эту незнакомую, хорошо обставленную комнату.
На стуле около дивана он увидел аккуратно сложенную одежду и сначала не признал ее. Вымытая и выглаженная рубашка с новой заплаткой на рукаве совсем не походила на ту, что он снял вчера. Пушистый халат, надетый вместо белья, кое-что напомнил, и постепенно в памяти начали восстанавливаться последние минуты перед сном, а дальше все тонуло в какой-то черной пропасти вроде той, куда он провалился, потеряв сознание при взрыве бомбы.
Перед тем как проснуться, слышал он знакомые голоса.
– Вот он, полюбуйся, – сказал один знакомый мужской голос.
– А ведь я его знаю, Коля, – сказал другой и тоже очень знакомый голос.
– Ты всех знаешь…
– Знаю. Степаном зовут.
– Точно. Степан Григорьевич Панфилов.
– Беспокоился я за него. Ну, пускай спит.
Это было все, что мог вспомнить Степка после пробуждения. Вероятно, разговор этот ему приснился, подумал он.
В квартире стояла тишина. Небрежно задернутые шторы пропускали широкую полосу дневного света. Степка решил, что времени еще немного и он успеет засветло вернуться домой и застать мать.
Скрипнула дверь, и на пороге показался улыбающийся, чисто выбритый, в форменном кителе и домашних туфлях Николай Васильевич.
– Ну что, проснулся, Степан Григорьевич?
– Ага! Проснулся, – потянувшись, сказал Степка и спустил босые ноги с дивана.
Его новый друг, шлепая туфлями по полу, подошел к окну и распахнул шторы.
– Погодка сегодня хорошая! Больше не хочешь спать?
– Нет. Я выспался.
– А то бы еще соснул, для ровного счета, денек.
– Надо домой. Наверно, уж поздно.
– Ты хочешь сказать: рано?
Степка внимательно посмотрел на механика, стараясь угадать, шутит он или говорит серьезно. Его новый друг имел привычку шутить в самые трагические моменты, как это мальчик понял еще в подвале, и говорить улыбаясь о серьезных вещах.
– Который теперь час? – спросил Степка.
– Скоро восемь.
– Как это – восемь? – недоверчиво сказал он, покосившись на окно. – В восемь часов темно уже нынче. Нет, верно, Николай Васильевич, сколько времени?
Вместо ответа механик достал из кармана часы и показал их мальчику. Стрелки показывали без десяти минут восемь.
– Знаешь, милый мой, сколько ты спал? Сутки. Да, да, ровно сутки, от утра до утра. Я тоже не отставал. С маленьким перерывом столько же провалялся на кровати. Ну, идем чай пить.
Степка стал одеваться, а Николай Васильевич, закурив папиросу, развалился в кресле напротив.
– Сколько же ты во сне немецких шпионов поймал? – неожиданно спросил он.
– Каких шпионов?
– Немецких. Парашютистов или ракетчиков, я не знаю, как они называются. Это ведь по твоей специальности…
– А вы… Я не знаю, про что вы говорите, – сказал Степка, краснея.
– Да ты же во сне кричал на весь дом: «Держите их! Держите ракетчицу!»
– Не думаю, – невозмутимо сказал мальчик. – Не имею привычки кричать во сне.
– Вот одного только не могу понять… Как это ты, старый чекист, вместо того чтобы ракетчиков ловить, в подвал попал? А между прочим, пока мы с тобой в подвале сидели, твой приятель Мишка действительно поймал настоящего шпиона.
Степка не верил своим ушам. С одной стороны, было обидно слушать незаслуженный упрек, с другой – было непонятно, откуда мог знать такие вещи Николай Васильевич.
– А вы откуда знаете, зачем я в подвал пошел? Думаете, испугался?
– Похоже на то…
– Вы же тоже в подвале спрятались.
– Спрятался. Надо сознаться, нервы не выдержали. Завернул.
– А я совсем даже не потому.
В это время в коридоре раздались шаги. Степка оглянулся и совершенно оторопел от изумления. В комнату вошел высокий плотный человек с седыми висками, и на нем, вместо знакомой формы, был надет халат.
– Ну, здравствуй, Степа. Не ожидал меня здесь встретить? Бывает, бывает. С братом моим ты уже успел познакомиться.
– Товарищ майор! – обрадовался Степка. – Вы же мне вот как нужны! Я же вам звонить собирался.
– Ну звони. Я слушаю.
– Да вот… – покосившись на механика, пробормотал мальчик.
– Ничего, говори. При нем можно.
– Так я же ракетчицу нашел!
Степка торопливо рассказал свои приключения страшной ночи и описал наружность ракетчицы.
– Где же она теперь?
– Ее в больницу Эрисмана увезли.
– А ты узнаешь, если увидишь ее?
– Попробую.
– Что ж ты мне раньше, Степан, не сказал? – вмешался в разговор механик.
– Вы же ее спасли, Николай Васильевич.
– Да ну?! Вот не знал!.. Ну, пойдем умываться, Степан Григорьевич, – сказал механик, дружески хлопнув мальчика по плечу. – Жаль, что ты не хочешь моряком стать. Я б из тебя первоклассного моряка сделал.
Умывшись, Степка попал в столовую и чинно поздоровался с женщинами. Ему очень хотелось есть, но он стеснялся. В чужом доме, среди взрослых людей, он чувствовал себя неуклюже. От смущения пролил горячий чай на скатерть, уронил бутерброд и готов был заплакать от досады, но, видя, что никто не замечает его неловкости, мало-помалу освоился и стал уплетать подряд все то, что заботливо и незаметно подкладывала ему старушка.
* * *
В приемной больницы Эрисмана Степка долго сидел в ожидании майора, который ушел узнавать, в какой палате лежат привезенные вчера с Геслеровского, и получить разрешение на посещение больных. Вернулся он с каким-то человеком в белом халате. Степке и майору пришлось тоже надеть белые халаты.
Завязывая тесемки, майор отозвал мальчика к окну и тихо объяснил задачу!
– Слушай внимательно. Мы пойдем мимо коек, и ты смотри. Как только узнаешь ее, остановись около кровати и нагнись, будто у тебя шнурок развязался на ботинке. Понял?
В белом халате, наглухо завязанном, майор походил на профессора. Степке халат был велик, полы его путались в ногах, и он часто наступал на них.
Ракетчицу Степка увидел, как только они вошли в палату. Он даже не думал, что так сразу узнает ее в лицо. Она сидела на кровати рядом с полной женщиной, у которой все лицо было забинтовано. Больничная одежда сильно изменила ее, но, поравнявшись с койкой, мальчик проверил себя и, убедившись окончательно, нагнулся перевязать шнурок.
