— Иди. Будь дома, поможешь мне пилу смазать и заправить.
— Ладно.
Гусев повернулся к Николаеву:
— Слыхал?
— Неглухой. Мы до магазина доедем?
— Нет. По нашей улице твоя иномарка еще кое-как пройдет, а на повороте сядет. Там грязи как в болоте.
— Придется идти пешком.
— Зачем?
— Надо же узнать, по какому поводу собрался народ.
— Наши вернутся — расскажут. Чего зря грязь месить?
— Ты оставайся, я пойду.
— Настырный ты, Рома, до невозможности. Только ходить никуда не надо. Вон от церкви Петрович с теткой Мариной, Катькой и моей Ленкой идут. Кончился, видно, сбор.
— Тогда открывай ворота. Я загоню машину. А лес во дворе свалим?
— Нет, перед домом. Здесь пилить и колоть сподручней.
— Только надо место для выезда оставить. Мало ли что, вдруг потребуется.
— Оставим.
Роман загнал машину во двор, прижал ее к дому, вернулся на улицу. Подошли соседи. Елена, правда, сразу направилась домой.
— Что за сбор у вас был у магазина? — спросил Николаев Петровича.
Ответила Екатерина, вышедшая вперед:
— Ой, Рома, что тут было, как вы с Гусем уехали! Прикатил юрист Говоркова, депутатский помощник Анатолий Березин. Вы его машину не встречали?
— Нет.
— Березин буквально минут через двадцать после вашего отъезда объявился и встал у нашего дома. Отец к нему. Чего, мол, надо? Тот говорит, что я ему нужна. Я вышла. А он мне конверт дает. Здесь, дескать, расчет, пересчитай деньги, и пойдем товар быстро проверим. Я, как пересчитала, так и обомлела. Говорков сорок тысяч передал. Спросила, нет ли тут ошибки. Березин говорит, что все верно. Говорков сколько должен был, столько и заплатил. Трудовую книжку отдал. Там все как положено, принята, уволена в связи с закрытием магазина. Я одна с Березиным побоялась ехать, отца взяла. Товар быстро проверили, да, можно сказать, и не смотрели толком. Юрист только водку и пиво пересчитал, затем закрыл магазин, забрал у меня ключи и заколотил двери. Тут народ подвалил, кто за хлебом, кто за крупой или сигаретами. А Березин людям говорит, что нет больше магазина в Шанино. По крайней мере, до тех пор, пока его не купит кто-нибудь другой. Народ и развопился. Как же без магазина? Спичек, соли, хлеба и то купить будет негде. Юрист все выслушал, сказал, что это теперь господина Говоркова не касается, и уехал. Бабы в сельсовет, звонить в администрацию района. Там сказали, что после обеда автолавка приедет. Так будет каждый день, пока новый владелец не откроет магазин. На этом люди успокоились и разошлись.
— Понятно. — Николаев кивнул, улыбнулся и заявил: — А ты, Катя, боялась, что Говорков отомстит тебе.
— Это ты его заставил заплатить мне столько денег?
— Сумму мы не обговаривали.
— С чего он так расщедрился? Раньше десять тысяч платил, да и то через месяц.
— Это, Катя, называется расчетом с возмещением материального и морального ущерба, нанесенного ранее.
— А он обратно деньги не затребует?
— Говоркова вы больше в Шанино не увидите.
— Видать, сильно напугал ты его, Рома, — воскликнул Петрович.
— Не в этом дело.
— Тогда надо бы отметить увольнение Екатерины. Как думаешь, мать? — Петрович повернулся к Марине Викторовне.
— Все бы тебе пить, — сказала та. — Хватит, вчера выше головы отметили. Делами заниматься надо.
— Да какие дела, если вон тучи опять небо обкладывают? А в дождь какая работа? Только наливай и пей.
В разговор вступил Николаев:
— Сейчас, Петрович, не до пьянки. Лес к обеду привезут, надо будет пилить, колоть.
— Так я завсегда. Марина, придется тебе самогон из тайника достать, без него работа не пойдет.
— Куда тебе, Петрович? У меня уже есть работник.
— Это Гусь, что ли?
— Ты что-то имеешь против? — Гусев надвинулся на Петровича.
— Нет, втроем сподручнее будет.
— Я вам помогу дрова укладывать, — сказала Екатерина. — А потом и посидим, как дела закончим.
— Ладно, так еще можно, — согласилась Марина Викторовна.
Тучи, что обложили небо, постепенно рассеялись, дождь не пошел. Самосвал приехал, как и договаривался Гусев, в половине второго, в обед.
Мужики взялись за работу. Екатерина помогала им. Дотемна они успели управиться с половиной кругляка, сваленного в кучу.
Ужинали в доме Воронцовых. Гусев опять пил много, сначала водку, потом самогон, но не пьянел, как вчера, только становился все мрачнее.
Николаев заметил это, попросил друга выйти на улицу, там угостил его сигаретой и спросил:
— Что с тобой, Коля?
— Ничего, — буркнул Гусев. — Все нормально.
— Да вижу, как нормально. Злой как черт. С чего озверел-то и на кого?
— Рома, не лезь в душу, да?! — попросил Гусев.
— Вот оно что. Ну, знаешь, друг мой хороший, если и дальше вспоминать то, что было, то лучше развестись. Не мучить ни себя, ни Ленку, ни сына.
— В своей семье я разберусь сам.
— Не получится у тебя это, Коля. Со стороны видней. Нет у тебя семьи.
Гусев неожиданно взорвался:
— Да пошел ты и все прочие тоже!.. Надо же, учителя нашлись. Обойдусь без советов. — Он развернулся, выкинул окурок и пошел к своему дому.
На крыльцо вышел Петрович:
— Чего это он, Рома?
— Никак не может пережить измену жены. И любит ее, и ненавидит. Это страшно и непереносимо больно.
— Отойдет.
— Теперь уже вряд ли. Не знаю, как ему помочь. Нет таких лекарств. Им бы с Ленкой пожить хотя бы с полгодика вдали друг от друга, тогда, возможно, что-то и изменилось бы. Как бы Колька не натворил чего!
— Нет, Рома, не натворит. Поорет, посуду побьет, стекла на веранде расколотит. Это уже было. Но ни Ленку, ни Вовку он не тронет. Может, разок жене влепит, и все. Ленка заплачет, он и остынет. Если до того спать не завалится, выпил-то побольше, чем вчера.
— Эх, Колька! Да и Ленка тоже хороша. Чем думала, когда с сутенерами связывалась?
— Но уж точно не головой.
— Ясно чем. Бабы часто тем самым местом думают. Пойдем в хату, выпьем на посошок.
Мужики добили бутылку, Николаев встал со стула и сказал:
— Спасибо за угощение, за помощь. Пойду я.
— Ты не сомневайся, завтра все закончим, — заявил Петрович.
— Я не сомневаюсь. Еще раз спасибо, спокойной вам ночи.
