— Извините, не подумал.
— Что рассказал тебе Ботаник о своей работе? — неожиданно спросил Фрол.
— Ничего. Пытался что-то объяснить, только мне оно надо? Меньше знаешь — дольше живешь. Все, что он говорил, записано на диктофон.
— Сотри запись.
— Без проблем. — Николаев выполнил распоряжение босса.
Тот поднялся и заявил:
— Так что, Рома, телохранитель ты мой. Пойдем, доедем до офиса, оттуда тебя доставят домой. Сегодня можешь гулять. Если завтра не сумеешь встать, я пойму.
— Я, Михаил Семенович, привык исполнять свои обязанности в точности так, как того требуют инструкции. Поэтому завтра в восемь, как всегда, буду у вас в загородном доме.
— Мне действительно очень повезло с тобой. Идем, здесь делать больше нечего.
— Надо бы следы убрать.
— Уберут. На это есть люди. Зачистят хату так, словно тут никого никогда не было, даже хозяина-дипломата.
Фроленко с Николаевым вышли из подъезда. Главарь уехал на своей машине. Роман подошел к «Ауди», но не близко. Он не хотел попадать в зону действия аппаратуры аудиоконтроля, установленной в машине.
Прапорщик достал сотовый телефон, набрал номер Седова.
— Слушаю, — тут же ответил командир отряда.
— По Ботанику у меня все.
— Я в курсе, слышал и твой разговор с Фролом. Похоже, он тебе поверил.
— Да босс особо и не слушал. Ботаника зацепили?
— Конечно, иначе для чего было разыгрывать спектакль? Хакер надежно приклеился к машине и к господину Шестаку.
— Фрол отпустил меня.
— И это знаю. Езжай отдыхать, без необходимости я тебя не потревожу.
— У вас сейчас много работы.
— Главное сделал ты, и за это тебе благодарность Белоногова.
Николаев усмехнулся и заявил:
— Благодарность на хлеб не намажешь, командир.
— А как насчет того, чтобы сдать в кассу штаба доллары, переданные тебе Фроленко?
— Побойтесь бога! Я их честно заработал.
— Тогда жду ответа на объявление благодарности.
— Служу Отечеству!
— Вот это другое дело. Служи, Рома. До связи!
— Да связи, командир!
Роман сел в машину, за рулем которой находился неизвестный парень. Он и довез прапорщика до дома.
До прихода Екатерины Николаев прекрасно выспался.
Она увидела его на диване и спросила:
— В честь какого праздника у нас в доме так перегаром тянет?
— А что, я уже не имею права выпить просто так? — поинтересовался Роман.
— Просто так пьют только алкоголики. Кстати, ты сам об этом на селе говорил.
— Не путай, алкоголики опохмеляются и пьянеют от рюмки. А сколько времени?
— Восьмой час.
— Чего рано пришла?
— Я-то появилась вовремя, у меня в понедельник короткая смена, а вот ты, похоже, с обеда дрыхнешь. Работы, что ли, лишился?
Николаев поднялся и заявил:
— Таких людей, как я, без очень веских причин не увольняют.
Екатерина поправила костюм Романа, и из кармана выпала пачка стодолларовых купюр.
Она подняла ее и воскликнула:
— А это что?
— Ты не видишь? Деньги, только американские. Они принимаются практические во всех странах мира.
— Я, Рома, вижу, что это деньги. Откуда?
Николаев показал ей на костюм и гордо заявил:
— В другом кармане еще одна пачка.
Екатерина достала ее и осведомилась:
— За что тебе платят такие деньги?
— За работу. Это аванс, завтра получу остальное, сто восемьдесят тысяч зелеными американскими купюрами.
— Сколько? — У Екатерины от удивления расширились глаза.
— Сто восемьдесят. Если переводить на наши деньги, то выходит почти шесть с половиной миллионов рублей.
— Это что же у тебя за работа?
— Я телохранитель, ты же знаешь.
— Да за такие деньги у нас в районе можно и дом построить, и магазин открыть.
Николаев встал, потянулся и спросил:
— Тебе в Москве плохо?
— Хорошо, но наши отношения?.. — Екатерина подошла к Роману.
— Что наши отношения?
— Знаешь, как хочется, чтобы была семья, дети?
Николаев покачал головой:
— Да, оно, наверное, очень хорошо, но говорить об этом рано.
— Но мы же нормально уживаемся, Рома. На селе нас уже поженили! Ленка Гусева письмо прислала. Отец по пьянке ляпнул где-то на сходе, что мы расписались и живем вместе, так по Шанино эта весть разлетелась быстро. Теперь народ свадьбы ждет, гулянки.
— Ну, Петрович, ну, балабол!
— Но ведь реально так оно и есть, не считая росписи. Живем в одной квартире, спим вместе.
— А как же любовь, Катя?
— Я тебе по-прежнему безразлична?
— Нет, но чувства свои любовью назвать не могу.
— Да, ты ведь сам признавался, что не знаешь, что такое любовь.
Николаев обнял женщину, сомнения которой прекрасно понимал.
— Не торопи меня, Катя. Как почувствую, что люблю, сразу же сделаю тебе предложение.
— А не почувствуешь, выгонишь на улицу? Поразвлекаешься вволю, насытишься, а потом скажешь: «Извини, Катька, шла бы ты подальше. Нет и не будет у меня к тебе никакой любви».
— Ты вправе прекратить наши отношения. На улице не останешься, квартиру сниму хорошую, работу не потеряешь. А там, глядишь, и встретишь того, кто рухнет к твоим ногам. Буду только рад.
— Мне никто, кроме тебя, не нужен.
— Тогда не торопи и не заводи, пожалуйста, подобного разговора. По крайней мере, старайся делать это не так часто, как до сегодняшнего дня.
Екатерина вздохнула и спросила:
— А что мне еще остается?
— У тебя есть выбор. Я приму его.
— Он уже сделан. Принимай.
Николаев прошел в ванную, умылся, закурил на кухне. В это время сработал его сотовый телефон. На дисплее высветилась буква «С».
— Да, командир?
— Дома?
— Так точно!
— Подходи к пивному бару, разговор есть.
— Понял, через десять минут буду.
Вечером бар был заполнен, однако около Седова никто не сидел. Видимо, владелец заведения знал, с кем имеет дело.
