— Что ж, это тоже по нашей части, — весело отозвался Ольховский. — Держи бумагу, я тебе сейчас сразу с десяток адресков скину лучших баз. Такую рыбалку организуют — век не забудете!
— Да нам уже организовали, — усмехнулся Антон. — Теперь точно век не забудем.
Ольховский внимательно посмотрел на них и, нахмурив брови, спросил:
— Проблемы какие-то?
Данько вздохнул и принялся рассказывать о том, с чем им пришлось столкнуться в Бережном, изо всех сил стараясь быть кратким. Ольховский внимательно слушал, потом сказал:
— Картина знакомая. Браконьерство — обычное дело для наших мест. Специфика географическая, что поделаешь. Осетровая икра во все века продукт деликатесный.
— Слушай, Костя, — обратился к коллеге Антон. — Ты говоришь, специфика… Вот мы тут несколько дней, а сейчас по дороге к вам на рынок заглянули и что-то не видели, чтобы прилавки икрой были завалены!
— Ну, так и времена не те, ребята! — развел руками Ольховский. — Государство монополию ввело на икру. Раньше было полно. Я же сам здесь родился, так вот меня каждое лето к бабушке в деревню сплавляли. Икры было навалом, причем в основном ястычная, прессованная, головками, которую резали ножом. Намного реже — зернистая, ее у браконьеров покупали. Знаете, сколько стоила? Двадцать пять рублей трехлитровая банка. Хорошо помню, как дядька мой — он в Новосибирске живет — приезжал к нам с супругой. У нее шок был от обилия рыбных блюд: суп с осетриной, пироги с осетриной, черной икры на столе три вида… Да-а-а. А вот мой сын пятилетний уже не оценил икорку. Я как-то купил, так он попробовал, обозвал «грязной какой» и отказался. Вот так, — Ольховский улыбнулся и подмигнул Антону с Ильей.
— Двадцать пять рублей за трехлитровую банку — это, наверное, немного даже по советским временам, — заметил Антон.
— Немного. Тогда деньги у людей были — продуктов не было. Сейчас наоборот. А вообще, цены и доступность икры в стране сильно зависели от промышленных квот добычи осетровых и их икры. В Советском Союзе-то из Волги гребли все, до чего доставали, лишь бы план выполнить. У меня дед был председателем рыболовецкого колхоза, так что я знаю, что говорю. Помню, как он сокрушался! В девяностые вообще ужас творился, сколько осетров со вспоротым брюхом по Волге плавало — страшно вспомнить. А с две тысячи третьего года промышленный вылов осетровых и добыча черной икры запрещены, потому как разорили и загадили весь Каспий и Нижнюю Волгу. Одна Волгоградская ГЭС и провалившийся эксперимент по выращиванию риса чего стоят! Остались только так называемые научные квоты. То, что сейчас в магазинах, — от искусственно разводимых рыб, таких хозяйств немного, так что изобилия черной икры определенно не будет.
Константин посмотрел на серьезных, задумчивых Илью с Антоном и продолжил:
— Я в прошлом году ездил в одно село. Темка как раз попалась подходящая, про незаконный отлов осетровых. Ну, я решил, так сказать, лично пройтись браконьерской тропой. Договорился с одной парочкой, покатили они меня на катере по волжским протокам. Водный транспорт у нас не менее популярен, чем земной. И уж точно более доходный: рыбалка и туризм здесь главные отрасли как для бюджета, так и для личного кармана простых жителей. У нас ведь, если не знаете, с работой плоховато, бизнес тоже трудно наладить: кроме рыбы, больше и нет ничего. Так местные, как в сказке про золотую рыбку, хотят с помощью одного невода решить сразу все проблемы. Одно время стали заготавливать и продавать камыш — мебельщики и дизайнеры делают из него какие-то интерьерные штучки, потом — не поверишь — начали ловить и замораживать лягушек и продавать их французам. До того дошли, что чуть всех квакушек не истребили, но вовремя остановились. Так что на Волге все может приносить доход. Не говоря уже о рыбе.
Он перевел дух.
— Ты про то, как на катере катался, начал рассказывать, — напомнил Антон.
— Да-да! — подхватил Костя. — Мужик один с женой меня сопровождать взялись, хозяева одной турбазы. Только сразу предупредили, чтобы никаких имен я не называл. Слишком, говорят, серьезно — либо по голове дадут и в камышах утопят, либо базу подожгут, а в самом худшем случае — мешок на голову и в Дагестан: тут по воде до Каспия рукой подать… Ну вот, подплыли, они сети достали. Ну, сразу скажу: рыбы было столько, что и во сне не приснится. Были пара таких экземпляров, что с ними не грех сфотографироваться и профессиональному рыболову. Но главное, что меня поразило, острый запах тухлятины от рыбы, которая запуталась в сетях и подохла. Это уже потери, которые никто не считает. На выброс без всякого сожаления. Мужик мне сказал, что в день в каждой такой ловушке дохнет несколько рыбин, а всего таких ловушек по области расставлено тысяч десять.
Константин выразительно посмотрел на Илью и Антона и добавил многозначительно:
— А вот теперь мы практически вплотную подбираемся к теме, которая вас интересует… Если умножить названные мной цифры на сто восемьдесят дней лова, получаются шокирующие цифры. И вся эта масса уходит налево, в центр. Там такие деньги, которые вам, ребята, и не снились… — И с сожалением добавил: — Мне тоже…
— А что же рыбоохрана?
— Вот я как раз сейчас о ней, родимой. Куда рыбоохране против этого центра? Там же вся власть! Генералы, министры, прочие чиновники — все замазаны! Вот инспекторы и предпочитают ловить туристов с удочкой, чтобы выполнять план по выявленным нарушениям, но не связываться с рыбной мафией. Мы, кстати, тогда ни одного инспектора в тот день так и не увидели. И потом я неоднократно звонил в рыбоохрану, только мои звонки не дали особого результата. Борцы с браконьерством и не скрывали, что в их «водоеме» сейчас проблемы посерьезнее: у них только что сменился третий за год региональный начальник ведомства и структуру сотрясает очередной ряд реформ. Я и с работниками Росрыболовства встречался, причем совсем недавно. Один сотрудник мне сказал, что не меньше половины состава сейчас решает, остаться им работать или нет, работа, можно сказать, парализована — все ждут технического переоснащения. Пообещали им собственную форму, новые катера с видеорегистраторами — как у ГИБДД. Вместо стационарных инспекторских пунктов будут сменяющиеся мобильные группы — считается, что их труднее подкупить.
— То есть намечаются реформы, — уточнил Антон.
— Реформы-то реформы. И вроде бы правильные. Но почему-то почти никто из местных не верит, что в результате правоохранителям удастся поймать по-настоящему крупную преступную рыбину. Это на земле мафия бессмертна, здесь она — непотопляема.
— И что же? — спросил Антон дрогнувшим голосом. — Из-за этой рыбной мафии наш друг будет в тюрьме сидеть?
— Но ведь вашего друга, как я понял, взяли не за икру? А убийство какое-то пытаются приписать?
— Да, но за этим стоят люди, связанные с икорной мафией!
Константин, нахмурившись, побарабанил простым карандашом по столу.
— Плохо дело, ребята! А вы не пробовали с ними договориться по-хорошему?
— Еще чего! — взвился Антон.
