В полном замешательстве стояли друзья, не зная, что делать. Подошла сиделка – невысокая, полная, совершенно седая женщина с добрыми глазами.
– Ну что ж вы, мальчики?
– А с ним разговаривать можно? – тихо спросил Миша. Он видел, что Васька лежит с закрытыми глазами, и боялся его разбудить.
– Разговаривать? А почему же нет? Подойдите, садитесь и разговаривайте. Только не очень много. И не касайтесь его. Шевелиться он не может.
Приблизившись, Миша увидел в дырках два блестящих, искрящихся радостью глаза.
– Вась! Это мы, вот видишь, я и Степка, пришли навестить, – взволнованно сообщил он.
В узкой щелке зашевелились губы, и вдруг раздался знакомый голос:
– Здорово, ребята. Спасибо, что пришли.
– Ну вот еще… Что значит спасибо! – обиделся Степа. – Я бы каждый день ходил, да не пускают.
Выжимая друг друга, устроились на узкой табуретке, где недавно сидела мать Кожуха. Некоторое время молча смотрели на раненого. Замешательство постепенно проходило. Васькины живые, с веселым огоньком глаза ощупывали их, и казалось, что он притворяется. Пройдет минута-другая, и он со смехом сдернет белую маску, вскочит с кровати и хлопнет их по спине…
– Как они тебя окуклили! Вдоль и поперек, – заметил с улыбкой Миша.
– А ты знаешь, какой у меня процент ожога? Трех процентов не хватило до критического. Хоронили бы с музыкой, – с заметной гордостью проговорил Вася. – И глубокие есть… на руках прямо до кости.
– Ладно, не хвастай. Мы знаем, – сказал Степа.
– Ты молодец! – похвалил Миша. – Поправляйся скорей. У меня дело будет.
– А какое?
– Дядя Ваня… – многозначительно сказал Миша и при этом огляделся по сторонам.
«Дядя Ваня»… В этих двух словах было заключено так много смысла и они были насыщены такой героической романтикой, что Васька невольно сделал движение. Мгновенно сильная боль отразилась в глазах, а сквозь стиснутые зубы вырвался глухой стон.
– Ты что? Ты не очень, Вася, – с тревогой сказал Миша. – Лежи спокойненько.
– Больно, Вася? – спросил Степа.
– А ты думаешь, нет? – с раздражением прошептал раненый. – Попробуй сам заживо гореть, тогда узнаешь…
Скоро боль утихла, и Вася снова заговорил спокойно. Он заметил под халатом на Степе галстук.
– А ты чего «гаврилку» нацепил, Степа?
– Он теперь у нас зафрантил. Новый костюм купил и ходит по улице без пальто. Задается.
– Ничего я не задаюсь, – обиделся Степа.
– А зачем без пальто ходишь? Холодно же…
– Пальто в починке; а далеко ли до магазина сбегать, – оправдывался Степа.
– Ладно. Мы не маленькие, – не унимался Миша. – Нас не проведешь. Я тебе скажу, Вася, в чем дело. В магазине… знаешь, в «красных кирпичиках», девочка есть, ученицей поступила… Понимаешь? Вот он для нее и вырядился.
– Ну и врет, ну и врет! – сильно покраснев, запротестовал Степа. – Не слушай его, Вася. Это он нарочно выдумывает.
– А чего ты покраснел? – спросил Вася.
– Что?
– Покраснел почему?
– Разве покраснел? У вас тут жарко. Халаты, что ли, греют, – небрежно сказал Степан и, поправив халат, повел плечами, словно на нем была тяжелая шуба.
Смущение Степы говорило само за себя. Над ним часто подшучивали и раньше, но всегда он был спокоен. И вдруг смутился. Значит, Мишина шутка попала в цель.
Под перекрестным огнем насмешливых взглядов Степа смущался все больше и всячески старался показать, что шутка ничуть его не обидела. Он стал внимательно разглядывать потолок, стены, соседние кровати. Чтобы не видеть комичных усилий друга и не расхохотаться, Васе пришлось закрыть глаза. Миша тотчас же толкнул локтем в бок Степу и, кивнув на раненого, встал.
– Довольно болтать, – тихо сказал он. – Нянечка не велела много… В другой раз поговорим. Ты поправляйся, Вася, мы пойдем.
Вася взглянул на друзей и, с трудом удерживая подкатившийся смех, пояснил:
– Ничего, Мишка. Щека, понимаешь, засохла, смеяться не дает, саднит.
– Повидались – и хватит.
– Степа, ты не сердись… Наклонись поближе, – попросил Вася и, когда приятель присел возле изголовья, продолжал: – У меня к тебе просьба. Сделаешь?
– Ясно, сделаю.
– Матка, понимаешь, одна, а я окна не утеплил. Надо фанерки к раме прибить поплотней и газетой заклеить. Гвозди в столике.
– О чем говорить? Гвозди у меня есть.
– Так сделаешь, Степа? Холодно ей.
– Сегодня же сделаю.
– Ну спасибо, – закончил Вася, но не выдержал и продолжал: – Слушай… А как ее зовут?
– Кого?
– А это девочку, продавщицу?
– Ну что вы, в самом деле, выдумали! – с возмущением сказал Степа. – Мало ли в Ленинграде продавщиц! Какое мне дело до них!
Начала разговора Миша не слышал, но, когда Степа стал отрицать очевидную истину, решил вмешаться:
– Подожди, подожди! А на прошлой неделе кто тележку тянул по Большому? Пристяжкой.
– Какую тележку?
– С продуктами в «красные кирпичики».
– Ну так что?
– Ничего. Против фактов не попрешь, дорогой товарищ.
Теперь Степе ничего не оставалось, как только безнадежно махнуть рукой и отойти от кровати. Отрицать было бесполезно. На прошлой неделе он действительно помогал Кате везти в магазин продукты, и, значит, Мишка их видел.
13. УТРОМ
Константин Потапыч проснулся, но не сразу сообразил, где находится. Тепло, сухо, светло, и покрыт он не шинелью, а ватным одеялом. Спал он крепко.
«Куда это меня занесло?» – подумал майор, вытирая ладонью губы.
Почувствовав гладкую кожу бритого подбородка, сразу все вспомнил. В гостях! Вчера он якобы приехал в Ленинград с Большой земли и под фамилией Мальцева остановился у знакомого химика. Как же его зовут? Сергей Дмитриевич Завьялов. Сам хозяин в командировке, а здесь живут его дети, Коля и Аля. Вечером он был в бане, потом побрился и около восьми часов лег спать.
А сколько сейчас?
Константин Потапыч вытащил из кармана пиджака, висевшего на стуле, часы и посмотрел.
Батюшки! Одиннадцать! Сколько же он спал? Шестнадцать часов.
Пора вставать. Но ему дали отпуск до завтрашнего дня, и надо им воспользоваться. Можно поваляться часок-другой. В кровати так тепло и приятно.
В квартире полная тишина. Никаких признаков жизни. А ведь здесь он не только затем, чтобы валяться на кровати. Иван Васильевич уговорил его пожить с ребятами два дня и устроить им что-то вроде экзамена, посмотреть, как они будут себя вести в его присутствии.
