– А это мне неизвестно. Вы спросите у Ольги Михайловны. Она провизор, а я что, я санитарка.
– Ольга Михайловна! – обратился Маслюков к рецептару.
– Я вам уже заявила, что не могу обвинять человека, если нет фактов. Что я могу сказать? Кто-то к нему приходит? Да, приходят какие-то знакомые. Ну так что? У всех есть знакомые и родные. Разве это что-нибудь доказывает? Дает он им лекарства? Да, дает. На то мы и аптека, чтобы лекарства отпускать. Без рецептов? Ну что ж… Есть много общеизвестных лечебных средств. У нас есть и ручная продажа. Дефицитные? У нас теперь почти все лекарства дефицитные. Что он за это получает? Не знаю и никогда не видела…
Все время, пока говорила Ольга Михайловна, Аннушка молча кивала в знак согласия.
– Значит, надо считать, что наши подозрения не обоснованы?
– Этого я тоже не знаю, – сухо ответила Ольга Михайловна. – Если они обоснованы, если у вас есть факты, поступайте, как находите нужным.
– По закону?
– Да. По закону, – повторила рецептар.
– Обэхаэс для того и создан, чтобы бороться с хищениями, – сказал Маслюков и посмотрел на санитарку, сидящую с упрямо поджатыми губами.
Как быть? Если на этом закончить разговор и, извинившись, отпустить женщин, может случиться так, что они сговорятся молчать. В аптеке сейчас все знают и обеспокоены их вызовом. Они же на обратном пути придумают какой-нибудь пустяковый предлог и не скажут, зачем их вызывали в отделение милиции. А ведь эта затея имеет определенную цель. Шарковский должен узнать, что о его комбинациях с лекарствами известно в ОБХС. «Надо сделать так, чтобы они рассердились на Шарковского, – решил Маслюков и забарабанил пальцами по столу. – Связать их одной веревочкой».
– Так… Значит, говорить вы не хотите, – строго проговорил он.
– Нет. Мы не хотим наговаривать, – поправила его Ольга Михайловна.
– Понимаю. Не в ваших интересах.
– А что это значит?
– А это значит, что, когда начнется следствие, может выясниться, что Шарковский старался не только для себя…
– Ну, ну, ну! Ты, пожалуйста, не намёкивай, – перебила его Аннушка. – Вижу, куда гнешь.
– А куда?
– А туда… Носом в грязь тыкаешь. Не пристанет. Ишь ты какой хитрый!.. «Не для себя старался»!.. – все больше волнуясь, говорила она. – А для кого? Для меня, что ли? Для Ольги Михайловны?
– Я про вас еще ни слова не сказал.
– И не скажешь. Вы тут привыкли со всякими жуликами да спекулянтами дело иметь. «Не для себя старался»! – снова повторила она фразу, особенно возмутившую ее. – Вон куда удочку закидывает!
– Аннушка, не волнуйтесь, – попробовала успокоить ее Ольга Михайловна, но из этого ничего не вышло.
– Каким колобком подкатывается! – продолжала горячиться санитарка. – Ты мне прямо скажи: что я украла? Взяла я себе позапрошлую зиму касторки* с литр, лепешки из дуранды* жарить. И то с разрешения. Рыбьего жиру брала раза два для внучки. Вот и все мои грехи перед советской властью.
– А почему вы покрываете Шарковского? – спросил Маслюков.
– Кто покрывает? Я? А на что он мне сдался? Да пропади он пропадом! Расстреляйте, пожалуйста, не пожалею… А только правильно Ольга Михайловна говорит. Нет у нас фактов. Не пойман – не вор. Он меня к своим шкафам близко не подпускает. Даже уборку делать в дефектарной без себя не позволяет.
– Ну хорошо. Все это мы, конечно, выясним.
– Вот и выясняйте. А на людей поклепы зря не взводите.
Теперь можно считать, что цель достигнута. Санитарка задета за живое и, вернувшись на работу, молчать не будет.
– Товарищ Каряева, мы вас пока ни в чем не обвиняем, – сказал Маслюков. – Напрасно беспокоитесь. Вызовем еще раз на площадь. А вы за это время лучше припомните… Я уверен, что и факты найдутся, если в памяти порыться как следует. Нам надо установить правду…
На обратном пути, как и предполагал Маслюков, между женщинами произошел разговор.
– Как это все неприятно! Знаете что, Аннушка, – тихо предложила Ольга Михайловна, – не надо нашим ничего говорить… Особенно о Романе Борисовиче. Будем держаться в стороне.
– Покрывать? – сердито буркнула санитарка.
– Почему покрывать? Пускай милиция сама выяснит.
– Да вы что, Ольга Михайловна! Вы слышали, что он сказал? «Мы, – говорит, – пока ни в чем вас не обвиняем»… Пока! Шарковский сухим из воды выйдет – вот помяните мое слово, – а нас грязью замажут. Он хитрый… Хапуга! Чуяло мое сердце, что все это наружу выйдет. Рано или поздно все откроется.
– Безусловно. Сколько бы веревочка ни тянулась, кончик всегда найдется. Но все-таки нам надо молчать. Самое лучшее – молчать. Время военное…
– Ну не-ет! – угрожающе протянула Аннушка. – Я ему сейчас все выложу. Я душу отведу… Сколько раз он меня одергивал! «Не вмешивайтесь. Дело не ваше»! – передразнила она Шарковского. – Вот тебе и не наше дело! Меня первую спросили про его шахер-махеры*. Значит, мое это дело! А я что? Слепая, что ли? Не видала, какую он лавочку у нас под носом устроил… Картины ему три раза приносили. Говорят, многие тысячи золотом стоят… Я видела, все видела…
Придя в аптеку, Аннушка первым делом отправилась в дефектарную.
– Ну что, допрыгались, Роман Борисович? – спросила она дефектара, отпускающего лекарства фасовщице.
– Что такое? Как ты сказала?
– А так! Допрыгались, говорю! В милицию вызывали и про ваши комбинации спрашивали.
– Кто спрашивал?
– Обэхаэс…
К удивлению Аннушки, это сообщение не произвело особенного впечатления. Шарковский внимательно посмотрел на санитарку и пожал плечами.
– Каждая организация существует для какого-нибудь дела, – равнодушно сказал он. – Если там делать нечего, то пускай спрашивают. А вы, товарищ Каряева, следите лучше за кубом*. В дефектарной вам делать нечего.
– Не указывайте! Я свои обязанности лучше вас знаю. Вот погодите… Следствие начнется – не так запоете, – проворчала она себе под нос, но так, чтобы это слышал Шарковский.
В конце рабочего дня Шарковский подошел к рецептару.
– Ольга Михайловна, в милиции действительно интересовались моей особой? – вполголоса спросил он.
– Да. Задавали вопросы, имеющие явное отношение к вам. Догадаться было нетрудно.
– Странно… Неужели настучал кто-нибудь из наших работников?
– Поищите лучше среди своих знакомых, Роман Борисович.
– Мои знакомые доносами не занимаются. Я подозреваю новую кассиршу.
– Валю! Не говорите глупости. Прекрасная, самоотверженная девушка. Чем вы ей насолили?
