А ведь эти ребята были, по сути, будущим нации. В свои 17 лет воспитанники «Гитлерюгента» физически и интеллектуально ничем не уступали взрослым солдатам — настолько серьезно велась их подготовка. Но, прикрываясь лозунгами о решительной борьбе за выживание, из них — причем добровольцев — создали танковую дивизию, которая одной из первых приняла на себя высадку союзников в Нормандии. Через полгода из-за огромных потерь часть пришлось переформировывать. К концу войны из 21 300 человек личного состава, имевшихся в дивизии на декабрь 1943 года, в плен западным союзникам сдались оставшиеся в живых 455 солдат и офицеров и один танк.
Резюме
Мемуары Курта Майера стоят особняком от воспоминаний других немецких ветеранов. Во-первых, их отличает живой язык. Во-вторых, он был первым, кто попытался показать разницу между карательными частями и боевыми подразделениями СС. В-третьих, он успел побывать и в танковой башне, и за штабным столом дивизии, поэтому его взгляд на войну более широк. Ну а то, что он был врагом… По моему глубокому убеждению, даже противник имеет право поделиться своим видением произошедшего и сказать слово в свое оправдание.
Олег Шаргунов.
Польша
— Внимание! Танки, вперед!
До этого момента мы стояли замерев, не в силах оторвать взора от секундной стрелки часов. Сигнал получен, и все вокруг срывается с места — нас уже не удержать.
В робком свете занимающегося утра ревут танковые двигатели. Ускоряя темп, мы несемся к границе. Напряженно вглядываюсь вперед — в любой момент можно ждать смертоносного снаряда противника, пытающегося преградить нам путь на восток. И вот — у нас над головами раздается свист, шипение, завывание. Но опасность лишь подстегивает нас, придает нам силы и дальше нестись вперед, каждым нервом ощущая стремительный порыв. Мимо проносятся бойцы наших штурмовых групп, краем глаза замечаю, как они, подбежав к пограничным заграждениям, забрасывают их связками гранат. Пулеметный огонь прочесывает дорогу впереди, вспышки разрывов снарядов указывают нам цель атаки. Танки на полном ходу врываются в городок под названием Гола. Мост через реку Просну — уже подготовленный поляками к подрыву — захвачен нашей штурмовой группой целым и невредимым. Несколько минут, и населенный пункт в наших руках. Польские солдаты в панике выбегают из укрытий и траншей и, подняв руки вверх, направляются к нам. Наверняка даже не успев понять, что война для них окончилась, едва начавшись, заняв от силы десять минут.
Я стою над трупом польского офицера. Оборвавшая его жизнь пуля попала ему в шею. Из раны, пульсируя, сочится кровь. Да, это война! И вид погибшего со всей отчетливостью заставляет помнить о ее ужасах.
Но — не останавливаться! Дальше, дальше! Расщепленные взрывами упавшие деревья, окутанные дымом дома затрудняют продвижение, ухудшают видимость. Сгустившийся у земли туман смешивается с гарью.
Штаб полка меня не привлекает — я подкрадываюсь к окраине местечка Гола, а после этого бросаюсь вдогонку разведывательному дозору, следующему на БМР
[3]
Вообще-то у меня, как у командира истребительно-противотанковой роты, совершенно иные задачи. Но вероятность, что неприятель бросит в прорыв танки, мала, и поэтому мою роту разбивают на отдельные батальоны. Подобная практика никак меня не устраивает, и я решаю тайно следовать за танками. В танковых войсках я с 1934 года, я изучал танковое вооружение в Деберице/Эльсгрунде, позднее и в Вунсторфе/Цоссене, а теперь меня вдруг взяли да перебросили в истребители танков, короче говоря, отстранили от дел.
Еще не успевает осесть висящая в воздухе пыль, как сразу же за Хрошчином обнаруживаю два наших тяжелых разведывательных бронеавтомобиля и взвод стрелков-мотоциклистов. БМР медленно вползают в туман. Видимость — хорошо если 300 метров. Внезапно тишину прорезает хлесткий выстрел польского противотанкового орудия. И сразу же начинает дымиться первая бронемашина. Ее гусеницы не успевают замереть, как поляки поджигают и вторую. Обе БМР застывают на месте примерно в 150 метрах от неприятельского орудия. Позиции, надо отдать должное полякам, замаскированы очень умело. Броню прошибает еще один снаряд, потом еще один. Пулеметная очередь заставляет нас залечь. Из-под брони доносятся стоны оказавшихся в ловушке солдат. Мы ничем не можем помочь и вынуждены смотреть на этот кошмар со стороны. С каждым прошивающим броню снарядом предсмертные вопли раненых товарищей становятся громче. Мы пытаемся добраться до танка, чтобы вытащить из зоны огня противотанковой пушки хотя бы успевших выбраться солдат. Но поляки не дают нам подойти к танку — враг ведет непрерывный пулеметный огонь. На наших глазах пули превращают в кровавое месиво сразу нескольких человек. Стоны уже едва слышны — я лежу на груде щебенки и оцепенело смотрю, как из щелей первого из подбитых танков струится кровь. Я не в силах шевельнуться, будто парализован. Мне до сих пор не довелось видеть ни одного из сражающихся поляков, а на моих глазах погибло несколько моих боевых товарищей.
Вдруг из тумана выныривает польская конница. Поляки несутся прямо на нас, невзирая на очередь, которую я даю по ним из автомата. Лишь когда в бой вступает взвод стрелков-мотоциклистов, когда удается подстрелить нескольких лошадей под всадниками, кавалеристы поворачивают и исчезают в тумане. Артиллерия ведет обстрел расположенной прямо перед нами высоты, а батальон мотопехоты атакует вражеские позиции. Молодые солдаты действуют как на полигоне, не страшась ни пулеметных очередей, ни артобстрела. Пространство на подходах к высоте простреливается, но и это не пугает бойцов, они наперекор всему неумолимо приближаются к противнику. С изумлением наблюдаю эту почти бесшумную атаку. С точностью управляемых механизмов гренадеры устремляются вперед. Поляки, не устояв перед их натиском, спешно покидают позиции. Наступление неукротимо продвигается вперед, ему не помеха ни попытки неприятеля оказать сопротивление, ни рельеф местности. Каждый из этих прекрасно обученных солдат убежден в справедливом исходе этой войны и без раздумий готов пожертвовать собой ради восстановления законных прав нашего народа. Но, несмотря на воодушевление, поле битвы не оглашается победными криками. Не сомневающиеся в серьезности и правоте поставленной перед ними задачи молодые люди выполняют свой жертвенный долг. Для них война с Польшей — не захватническая кампания, а ответ на вопиюпцую несправедливость. С унижениями немецкого народа, санкционированными в Версале, должно быть покончено раз и навсегда. Польский коридор — невыносимое бремя, и оно должно быть сброшено. Воля — вот откуда они черпают силы и уверенность. Они не ландскнехты и не политические авантюристы, они готовы на жертвы ради будущего своего народа.
Эта молодежь — элита нации. Молодых людей отбирали из тысяч и тысяч добровольцев, чтобы потом четыре года они проходили боевую выучку. Полк «Лейбштандарт» к началу войны состоял из молодых людей 19 лет, а унтер-офицеры имели по 25 лет. И эти юноши, не заставшие политических передряг начала 30-х годов, пришедшихся на их школьные годы, на поиски идеалов, обретя эти идеалы, готовы были отдать за них жизнь. Как же они впоследствии поплатились за это! Жертвами какой низости стали! Каково отношение к ним даже сейчас! Но тогда, 1 сентября 1939 года, эти пехотинцы не могли предполагать, что настанет день, когда переполняемые ненавистью политики сделают их козлами отпущения, мальчиками для битья. Тогда они были солдатами, честно исполнявшими свой долг перед отечеством в духе унаследованных ими прусских военных традиций.
