Около 11 часов разведгруппа разведывательного батальона наталкивается на шоссе Намюр — Сини на передовые отряды американских войск.
Меня «обрадовали», сообщив о случившем, едва я вернулся с командного пункта от Зибкена. Сначала мне это показалось настолько диким, что я не поверил, но уже в 11.15 получил соответствующее подтверждение от другой разведгруппы.
Сразу же поднимаю по тревоге подразделения и отдаю приказ с боями отступать к Урту. Отход возможен лишь с наступлением темноты. Надо торопиться! Неподалеку от Дюрнала могут быть американцы. Добраться до скрещения дорог в Дюрнале — дело нескольких минут. А нам как воздух нужен этот перекресток — им воспользуется для своевременного отхода первый эшелон штаба.
Первый эшелон штаба мгновенно исчезает в направлении Дюрнала. Направляю подразделение по какой-то узенькой дорожке через лес прямиком к Дюрналу.
Уже на подходах к Дюрналу Майер просит меня передать командование головной группой гауптштурмфюреру Хейнцельману. Подзываю к себе Хейнцельмана. У первых домов Дюрналя нас обгоняет машина.
Населенный пункт расположен в глубокой впадине. По левую сторону улицы протянулась каменная стена высотой метра в полтора, за ее восточным углом дорога описывает кривую.
Как всегда, стою в машине и пытаюсь мысленно угадать, что нас ждет за поворотом. Глянув поверх стены, различаю главную дорогу из центра городка к пригородам и в Намюр.
И тут ору во всю глотку — предупредить Хейнцельмана. Но поздно! Гремит выстрел, снаряд попадает в первую машину. Из-за поворота выезжает американский танк.
В считаные секунды обстановка меняется. Мало радости вдруг оказаться на вездеходе-«Фольксвагене» перед танковой колонной.
Повернуть некуда. Танк медленно едет дальше. Имея подобный опыт «общения», знаю, что командир машины решил воспользоваться уникальной возможностью и просто-напросто раздавить гусеницами первый эшелон нашего штаба либо в упор расстрелять его. Так что прочь с дороги, да поскорее!
Словно в воду, прыгаю через ворота во двор, перемахиваю проволочную оградку, отделяющую двор от сада, но… Вот так сюрприз! Я в ловушке! Сбежать за выстроившимися в ряд домами не получится — двор упирается в склон горы и вдобавок обнесен высокой стеной. Едва взглянув на нее, понимаю, что мне ее не осилить, если я не желаю превратиться в мишень для американцев.
Необходимо где-то скрыться, но где? Единственная возможность — в курятнике! Уже собираюсь перемахнуть проволочную ограду, но тут Макс Борнхефт вовремя меня удерживает. Теперь мы оба в ловушке. Отсюда, из этого сарайчика, нет возможности проследить за противником. Придется дожидаться темноты.
Вдруг со стороны улицы слышатся громкие крики — местное население выражает восторг американцам. Слышу, как проезжают танки. В соседнем доме кто-то оживленно переговаривается, слышу фамилию — Кельн. Оберштурмфюрер Кельн. Что-то не припомню, когда видел его в последний раз — он значится в списке потерь.
Между тем уже 14 часов, по крыше постукивают капли дождя. Нет, я здесь больше не выдержу. Я должен знать, что творится снаружи. Прижимаясь к полу, подползаю к проволочной ограде. Едва добравшись до угла сарая, переживаю, наверное, самый драматичный момент за всю войну.
Вижу, как к забору подходят партизаны и начинают расспрашивать о чем-то пожилого крестьянина. Вероятно, о том, не видел ли он случаем у себя во дворе немецких солдат. Тот качает головой. Стиснув зубы, я лежу всего в нескольких метрах от партизан. Подойдя к забору вплотную, они изучают склон горы. Может, это мои последние минуты? Пальцы намертво обхватили рукоятку пистолета. Нет, так просто я им не дамся. Единственное мое укрытие — густые заросли крапивы.
Но тут в соседнем дворе раздаются крики. Партизаны поворачивают головы. Один из моих товарищей схвачен. Ему точно конец. Мы с Максом почувствовали себя увереннее, сюда партизаны вряд ли вернутся, вроде все обыскали и никого не нашли, да еще и дождь зарядил. Минуты тянутся как часы. Мы безумно рады ненастью. Но, заметив кур, понимаем, что радоваться нечему. Птицы не торопятся в их оккупированное нами жилище. Ничего доброго это нам не сулит, поскольку старушка-крестьянка понять не может, что приключилось с ее подопечными, и пытается загнать кур в курятник. А те — ни в какую.
Крестьянин, просунув голову в курятник, недоуменно оглядывает его. Не следовало ему быть таким любопытным — секунду спустя он уже сидит на старой бочке в самом темном углу и в ужасе смотрит на дула наших пистолетов. Только этого нам и не хватало. Наше положение здорово усложнилось, потому что на очереди и его жена. Женщина явно забеспокоится и пожелает узнать, куда запропастился ее муженек.
Решаем отпустить старика с миром. Тот обещает молчать и не пытаться призвать на помощь партизан. Едва мы его отпускаем, как он исчезает.
Разумеется, мы его клятвенные заверения молчать и не думаем принимать всерьез. Едва он ушел, как мы забираемся на высокую стену, спрыгиваем вниз и… приземляемся как раз у командного пункта партизан!
Ничего подобного я и ожидать не мог. Трудно и предположить худший вариант. Партизаны разместились в котельной церкви, в ее подвале. Молодой паренек, стоя у двери в подвал, смакует первую американскую сигарету.
По лестнице поднимаются вооруженные до зубов партизаны. Мы, словно, мыши успеваем юркнуть куда-то за угол, потом перебегаем через церковный двор и оказываемся на кладбище, где находим убежище за могильными камнями. Но и тут мы не остаемся надолго, снова бежим, пока не оказываемся ни больше ни меньше, как в навозной куче в самом углу погоста. Отсюда уже бежать некуда. Я проворно забрасываю Макса старыми, высохшими венками и прошу его проследить за входом в церковь. А сам собираюсь переместиться за близлежащие кусты.
И тут слышу жуткий вопль. Так кричат в минуту смертельной опасности. Едва повернувшись, замечаю на лестнице двух полицейских, наставивших на меня оружие. Я мгновенно выхватываю свой пистолет и всем своим видом показываю, что, мол, стоит им шевельнуться, и я превращу их в решето. Оба явно сдрейфили и, побросав винтовки, разбежались. Прочь отсюда! Добежав до южной окраины кладбища, снова вижу направленный на меня ствол карабина. Мужчина сначала с недоуменным видом стоит в дверях, а потом, видя, что бегу прямо на него с пистолетом в руках, пускается бежать. Понятно, нас окружили — старик все же выдал нас. Перескочив через кладбищенскую стену, лечу несколько метров и приземляюсь на деревенской дороге. Макс, кряхтя и сопя, следует за мной.
Бог ты мой, и откуда только такая прыть взялась? На что только способен бывает человек в минуту смертельной опасности! Дорога идет вверх. Кажется, что легкие вот-вот лопнут. На бегу слышу, как вскрикивает Макс. Поворачиваюсь и пару раз выпаливаю из пистолета вдоль дороги непонятно в кого. Вижу лежащего на земле Макса. В него попали. А вот храбреца, по нему стрелявшего, мои выстрелы заставили искать укрытие. Оглядываюсь и как раз вовремя замечаю у выезда из деревни двоих партизан. Они явно охраняют выезд. Ну, и куда мне теперь? Взгляд мой падает на низенькую дверь, прижатую камнем. Незаметно для партизан укрываюсь за дверью.
