– Джуди, – прошептал он, собрав последние силы, – самолет…
– Сэр!
Машинально он все еще прижимал к себе портфель.
– Врач сейчас будет… Отойдите, пожалуйста, дайте ему дышать!
– Удар, – пробубнил кто-то из-за темной пелены, которую деловито разворачивал вокруг Роберта ангел смерти.
– Сердечный приступ, я вам точно говорю, – отозвался высокий неприятный женский голос. – Взять хотя бы моего кузена…
Роберт закрыл глаза, но что-то мешало ему уйти за пелену целиком.
Ах да, незнакомка. Она все еще держала его за руку, и на мгновение – на какую-то долю мгновения – перед концом он успел увидеть ее лицо. Она заслуживала того, чтобы он сказал ей… Да, да, сказал самое важное, то, что подспудно мучило его последние сутки, хотя он не решился признаться даже самому себе… Губы Роберта шевельнулись. Чтобы расслышать, девушка наклонилась над ним так низко, что концы ее волос коснулись его щеки. Мимо сидящих по Стрэнду катился поток автомобилей, и по тротуарам по-прежнему текла беззаботная, ленивая, как река, толпа.
– Некролог, – прошептал он.
– Что? – изумилась она.
Но Роберт Бойл уже ничего не слышал. Взгляд его застыл, нижняя челюсть отвисла. Он был мертв.
Глава 2
Ксения
В мире нет ничего постоянного, кроме, пожалуй, непостоянства. Впрочем, это уже трюизм с замахом на парадокс.
Самый прочный дом может рухнуть, город – стать жертвой стихийного бедствия, государство – развалиться еще быстрее, чем город или дом. Но должны же остаться хоть какие-нибудь привычки, незыблемые или притворяющиеся незыблемыми, которые все уважают и соблюдают!
К примеру, если вы позвонили матери и предупредили, что придете к семичасовому ужину (в Петербурге это был бы обед, но где теперь тот аристократический, имперский Петербург?), – так вот, если вы обещали явиться, но не явились вовремя, это проявление как минимум неуважения, небрежности, необязательности и должно караться по всей строгости внутрисемейного закона. (Взгляд на часы.) А если опоздание больше чем на полчаса, это непростительно!
Восхитительно безразличные стрелки кружили в вечном вальсе времени, и наконец, когда они показали без четверти восемь, в передней затрещал долгожданный звонок. Простучали бойкие каблучки горничной, а немолодая дама, сидевшая в кресле и только что размышлявшая о привычках и непостоянстве, вцепилась обеими руками в подлокотники до того, что побелели пальцы.
«Боже мой, уж не случилось ли с ней чего?»
– Амалия Константиновна, барышня прибыла…
Барышня. Барышня. Ох, от сердца отлегло. За окнами – Лондон, район Белгрэвия, аристократический и надменный. Но упало слово – барышня, – и исчез Лондон, скукожился и сгинул. Остался один Петербург, воображаемый, но оттого не менее реальный.
…Боже мой, когда же она перестанет сожалеть о былых временах? Когда перестанет вспоминать о них?
– Мама, прости, я опоздала, но это не моя вина…
Но Амалия уже угадала – по выражению лица дочери, – что произошло что-то экстраординарное, иначе Ксения не выглядела бы такой взвинченной.
– Машенька, распорядись… Ужин, конечно, остыл, но это не беда. Будешь чай, пока еду разогреют?
Ксения мотнула головой.
– Не надо, мама… Мне кусок в горло не полезет.
– Что произошло? – тихо спросила Амалия, пристально вглядываясь в дочь.
– Произошло? – Ксения не села, а почти рухнула в кресло. – С точки зрения репортеров, наверное, пустяк… В утренних газетах напишут. Просто на улице умер человек…
Ее лицо исказилось. И, хотя Амалия все поняла, она все же спросила, справедливо считая, что дочери станет легче, если она выговорится:
– Это случилось при тебе?
Кивок.
– Где?
– На Стрэнде. Я хотела зайти в магазин, кое-что купить, и вот…
– Несчастный случай?
– Если человек умирает на улице, то вряд ли это можно назвать счастливым случаем, – сухо заметила Ксения. – Нет, его не сбила машина, он не попал под автобус, ничего подобного. Просто…
Пауза, во время которой в гостиной материализовалась Машенька с чаем, вареньем и пирожными. Ксения невидящим взглядом смотрела на чашку, в которую лился ароматный напиток. Вполголоса сообщив Амалии, что ужин будет подан через четверть часа, Машенька вышла, прикрыв за собой дверь.
– Расскажи мне все, – попросила Амалия, когда молчать стало совсем невмоготу.
Ксения вздохнула. Внешне мать и дочь не то чтобы походили друг на друга, но было между ними какое-то тождество, куда более важное, чем простое сходство. У Ксении овал лица был тоньше и волосы темнее, но больше всего в ее облике поражали глаза. Когда она была рассеянной или задумчивой, ее слегка прищуренный взгляд скользил по предметам, ни на чем не останавливаясь; но неожиданно от какой-нибудь фразы собеседника или мысли она преображалась, и тогда в ее глазах вспыхивало пламя, и взор их становился прямым и острым, как лезвие кинжала. Обе женщины могли считаться красавицами, но было заметно, что Амалия куда больше заботится о своей одежде и внешности, чем дочь. Мать легко было представить на каком-нибудь дворцовом приеме в платье со шлейфом, а вот Ксения на первый взгляд производила впечатление вполне современной девушки, не помышляющей ни о чем подобном. Однако достаточно было присмотреться к горделивой посадке головы, к тонкой изящной шее, чтобы понять, что дочь, в сущности, еще более далека от современности, чем мать, и пожалеть, что она не жила во времена Боттичелли. Уж он-то сумел бы написать ее правдивый портрет.
– Рассказать… – вяло протянула Ксения, собираясь с мыслями. – Да что тут рассказывать, в самом деле…
И все же она решилась:
– Знаешь, он умер почти у меня на руках.
– Мне очень жаль, – сказала Амалия, и эти банальные слова прозвучали совершенно искренне.
– Шел по улице и умер. Да, – Ксения закусила губу. – Вот так, оказывается, все и происходит, и не надо ни войны, ни сражений, ни пуль, ни чемоданов…
Тут, пожалуй, стоит пояснить, что «чемоданами» беженцы из России называли тяжелые снаряды, широко использовавшиеся во время войны.
– И светило солнце, – добавила Ксения, страдальчески морщась. – Обыкновенный такой день, понимаешь… Врач пришел, когда он был уже мертв. Потом полиция захотела знать, что я делаю рядом с телом… Пришлось мне давать объяснения. И как будто этого мало, откуда-то появился репортер и вцепился в меня: что вы думаете, да как это случилось, не жена ли вы умершему…
Она умолкла, растирая ладонями виски.
– Знаешь, самые простые вопросы можно задавать таким пакостным тоном, что… Не знаю, как я сдержалась и не ударила этого наглеца…
Амалия легонько дотронулась до ее руки.
