– Сделай снимок, Саня, в историю попадешь! – выдал свой главный аргумент Русаков.
Начали собирать «детей». Десять ражих молодцев, очень непохожих друг на друга, выстроились за Рахим-папой. Но снимок получился классный. В анналах спецпропаганды он явно сохранился, во всяком случае, я видел его вместе с десятком других своих снимков в каких-то секретных сборниках.
Садеки, как белая ворона (еще бы, черный от природы в белом костюме), особого внимания у толпы не вызывал. Собравшиеся больше косились в сторону машины с «гуманитарной помощью». Но на этот раз раздача слонов не состоялась. На митинге было объявлено, что по решению народа вся «помощь», через ответственных представителей, передается интернату, где содержались дети погибших защитников Апрельской революции. В принципе это означало, что мы теряем контроль над распределением – и помощь завтра же будет в дуканах.
На заводе, где и состоялся концерт, все прошло гладко. Запомнилась мне девочка лет пяти. Белокурая и голубоглазая. Очень немецкая девочка. А папа обычный – афганский. Что за «вавилонщина»? Мне пояснили, что тут такое бывает. Рядом, дескать, провинция Бадахшан, а там среди горцев есть и такие типы. Да еще тут поляки. Когда? Да начиная с царских времен, когда из ссылки бежали через Пяндж. И эмигранты из России, оказывается, жили в Иман-Сахибе, и немцы перед войной. О, непрост оказался город. А еще был Иман-Сахиб вотчиной и родиной одного из лидеров «пешаварской семерки» Гульбетдина Хекматияра – главы Исламской партии Афганистана. Мне очень нравился его снимок: неземные глаза, фанат, Че Гевара Афгана в каракулевом «пирожке» и американской военной куртке – М-64. Вообще, «духовское» фото – особое искусство. Они, выполненные в лубочной манере, жили вне этого мира. Моджахед на фотографии всегда был красив, благообразен и отрешен от мира сего.
Однако пора возвращаться в Шерхан. Тут был нюанс. Перед посадкой в бронетранспортер надо устроить так, чтобы Садеки сел в машину незаметно. Едет, а в каком бронике – неизвестно. Ну, это несложно. Подогнали броню плотнее к калитке. Садеки нырнул в боковую дверцу. Пошли. Разведка доложила – на выезде все спокойно. Движения на дороге нет. Вот это уже интересно. В три часа пополудни нет движения? Ладно. На всякий случай предупредил пулеметчика.
На выезде из города случилась какая-то заминка впереди. Как на грех, остановились напротив чайханы, где толпилось десятка два крестьян в ожидании попутного транспорта. И в Садеки взыграл революционный пыл. Он вылез из бронетранспортера и пошел в народ. Русакова чуть инфаркт не хватил. Вот тебе и конспирация! Минут пятнадцать партийный босс разъяснял цели и задачи Апрельской революции. А потом важно забрался внутрь «броника». Мне уже было ясно – без трепки нас, посягнувших на город Гульбетдина, не выпустят.
Дорога – мертвая. Скорость хорошая. Ни повозки, ни осла на шоссе. Господи, пронеси! До Шерхана километров тридцать. Я боялся, что ударят на середине пути. Там кишлачок Басиз примыкал к дороге, а по обочинам арыки или речушки. Но все произошло во владениях Латифа, в километрах пяти от Шерхан-Бандара. Классика! Камыши, мостик горбатый, деревянный. Справа, по движению, Барзанги-Афгани, слева – Каракутарма. С Барзанги и ударили. Из разваленного сарая у дороги. Помню, перед носом буквально проскочило что-то дымное, слепящее. Краем глаза увидел огонек трассера. И взрыв метрах в двадцати. В рисовой чеке. Вторая граната прошла за кормой. И опять рвануло в болоте. Худо было то, что пришлось затормозить, превратиться в неподвижную мишень. Алишер на своем четырехколесном БРДМ ухитрился проскочить вперед и спрятаться за танк, который все никак не мог вписаться в проезжую часть горбатого деревянного моста. Грохот стоял страшный. Все, получив целеуказание (черт меня дернул крикнуть по связи Мишке Новикову, что бьют из этой кибитки справа), били по сарайчику. Он исчезал на глазах. Наконец Новиков перекатил свой танк через мост, подался немного к обочине и повел стволом. Вот это было дело! Куда, кроме сарая, пошли еще пять снарядов, не знаю. Но в экстремизме нас обвинили. Говорят, Садеки был недоволен и утверждал, что мы первые открыли огонь по кишлаку. Но все это было потом. Садеки уехал раздраженный.
Бойцы переделали с помощью зубной пасты «Мятная» бортовой номер на бронетранспортере. Сегодня это кажется смешным. А тогда мы знали, что «духи» – ортодоксы. Если в одном месте им удавалось подорвать машину или успешно провести засаду, то они верили в «удачливость» этого места. Могли ведь по своей «почте» передать, что на бронике с этим номером разъезжает Садеки. Так оно и вышло. Бронетранспортер, бортовой номер 512, сожгли под Багланом. Не из-за Садеки, конечно. Просто примелькалась машина, из которой то и дело вылезали партийные активисты. Но я уже в ту пору не путешествовал с отрядом. Появились другие дела.
После трех дней однообразных мероприятий в кишлаках я заскучал и с первой оказией вернулся в Кундуз. Там намечались более интересные дела.
Да, вот еще картинка: через кривое дерево (тутовник) бойцы на веревках подтягивают замысловатую, громоздкую деталь. Это вот так, в отсутствие подъемных средств, Мишка Новиков ремонтировал танк. Вместе с новой деталью привезли копию приказа о присвоении лейтенанту Новикову очередного воинского звания «старший лейтенант». Русаков, до объявления приказа перед строем, потихоньку собрал шесть золотистых звездочек и даже нашел два новых погона. Все у запасливых бойцов в «бардачках». Дело в том, что офицеры не носили на выездах, операциях и т. д. знаки различия. С фурнитурой защитного цвета была напряженка. Я и сам красил золотистые пуговицы и звездочки зеленой нитрокраской, предварительно их обжигая. Хорошо получалось. Многие рисовали звездочки обычной синей пастой, шариковыми ручками. Да не в легендах о снайперах дело. На таких войнах действительно все равны. А старшинство определяется опытом и мерой ответственности, которая возложена на тебя.
Маленький Вьетнам
Баглан – провинция, провинциальный центр, река. Баглан – маленький Вьетнам 201-й МСД. В речной долине, в кишлачно-камышовых джунглях, дня не проходило без стрельбы. «Духи» били наши колонны в зарослях тростника и забрасывали минами опорные пункты. В ответ вся речная долина по квадратам (от Муллахейла до Гургурака) обрабатывалась «Гвоздиками», «Градами», «Васильками» и прочим, далеко и мощно бьющим. К лету 1981 года в речной долине Баглана от такой жизни осатанели и одичали все: и «духи», и наши, и «мирное население». Это мое личное впечатление. Я видел глаза людей, запомнил ритм их жизни. Я запомнил Баглан в руинах и дымящимся. Так было на моей памяти и в 1981-м, и в 1984 году, когда вместе с Андреем Дышевым, корреспондентом отдела комсомольской жизни окружной газеты «Фрунзевец», я побывал в Баглане в последний раз.
Итак, командование в очередной раз замыслило покончить с багланскими беспорядками. Опять мобилизовали все боеспособное, и при поддержке авиации, в том числе и с советской стороны, то есть с территории СССР, начали очередную зачистку «маленького Вьетнама».
56-й ДШБ была поставлена задача перекрыть путь отхода моджахедов вверх по речной долине, к югу. Замысел был верный. Только скорее приходилось говорить не об отходе «духов», а о том, что из соседних провинций к ним на помощь шли новые отряды. Неплохо вооруженные и обученные.
